Пользовательский поиск

 Корабли

 До 1500 года
 1500 - 1600 год
 1600 - 1700 год
 1700 - 1800 год
 1800 - 1900 год
После 1900 года

 Чертежи

 1 страница
 2 страница
 3 страница
 4 страница
 5 страница

 Книги

 Модели

«Спорщик»

Английская канонерка «Спорщик» (Wrangler) постройки 1854 г, 3-мачтовая, деревянная, винтовая, водоизмещением 477 тонн, машина 160 л.с. С постройки имела две 68-фунтовые гаубицы, но на палубе было предусмотрено место для дополнительной установки двух орудий в 12 фунтов. Командир: лейтенант Ричард Риск.

 "Керченские ключи Ростова на Дону"

В.Дубровин

Осада Таганрога была серией военных действий британцами и французами во время Крымской войны, с целью получить доступ к Ростову на Дону.


I Керчь – Арабат.
Вторая военная весна, пришедшая в Крым, застала Керченский пролив совершенно свободным от зимних оков. Лёд сошёл ещё 18 февраля. И как только уплыли в Чёрное море последние льдины, как в Керчь пожаловали незваные гости – британский фрегат «Леопард» под парламентерским флагом привёз уведомление о возобновлении с 1 февраля 1855 г., строгой блокады портов Чёрного и Азовского морей. От русского командования не укрылось, что визит этот англичане больше использовали для разведки береговых укреплений. Видимо, нужно было ждать гостей с более серьёзными намерениями. Они не замедлили прибыть, лишь только окончились весенние шторма и наступила устойчивая хорошая погода. Такого мощного соединения, что 12 мая 1855 г. бросило якоря вблизи Камыш-Буруна, маленького посёлка в 15 верстах южнее Керчи, берегам пролива, за всё время его существования, видеть не приходилось.
В эскадре насчитывалось 55 боевых вымпелов: 9 линейных кораблей, 13 фрегатов, 8 корветов, 14 шлюпов, 10 канонерок и одна бомбарда, не считая судов вспомогательных — буксиров, пакетботов. Около полутора тысяч орудий на всех до единого паровых кораблях. Собрался цвет военных флотов двух величайших морских держав. Флагманами соединения являлись гордость британского флота, 120 пушечный винтовой линкор «Король Альберт» и гордость французского флота, 120 пушечный винтовой линкор «Монтебелло». На кораблях находилось 16 тысяч французских, английских, турецких и итальянских десантных войск. Командовал соединением английский контр-адмирал Эдмунд Лайонс Барт, французскую часть эскадры возглавлял вице-адмирал Брюа. Силы были собраны для того, чтобы захватить Керченский пролив и вторгнуться в Азовское море, перерезать морские и прибрежные коммуникации Крымской армии, уничтожить накопленные в азовских портах военные запасы, а нападением на мирные приазовские города и селения, вынудить отвлечь на их защиту значительные силы русских войск. Шёл второй год Крымской войны, минуло семь месяцев безуспешной осады Севастополя и союзники надеялись таким образом существенно затруднить положение защитников крепости и в общем переломить ход событий в свою пользу. У английского командования были соображения и более дальнего прицела. План лорда Пальмерстона предусматривал расчленение России в ходе войны, в частности отторжение от неё Крыма и Кавказа и англичане присматривались к Ростову на Дону, захват которого позволил бы отрезать кавказскую группу русских войск от сообщения с империей. Но прежде следовало овладеть Керчью и проливом, прежде следовало достичь своих целей в Азовском море. Для вторжения, учитывая мелководье, была назначена группа из 18 самых мелкосидящих судов — 10 шлюпов и 8 канонерок, так называемая «Лёгкая эскадра». Командовать «Лёгкой эскадрой» поручили 35-летнему сыну контр-адмирала, командиру шлюпа «Миранда», капитану Эдмунду Моубрею Лайонсу.
Русское командование сознавало нарастающую угрозу для Керчи и поспешно принимало меры. Средств на строительство укреплений не хватало, объявили сбор денег среди имущих слоёв населения. Купцы Ростова, Нахичевани, Таганрога, Мариуполя пожертвовали около 30 тысяч рублей серебром и на эти суммы, и на то, что было отпущено казной, успели многое сделать до прихода неприятеля. Вход в узкую часть Керченского пролива со стороны Черного моря преградили затопленными судами и минным полем, оставив свободным лишь фарватер, проходивший под дулами тяжёлых орудий береговых батарей мысов Святой Павел и Ак-Бурну, засеянный минами, подрываемыми с береговых постов посредством подводных электрокабелей. Выход из пролива в Азовское море тоже заградили затопленными судами и минами, а фарватер стерегли батареи крепости Еникале и косы Чушка. Ещё две береговые батареи, Городовая и Карантинная, контролировали вход в Керченскую бухту. С учётом того факта, что глубины пролива не позволяли соединённому флоту использовать для прорыва самые сильные корабли – линкоры и фрегаты, береговая оборона в таком виде представлялась для союзников крепким орешком и если бы всё зависело только от неё, неприятель может быть ещё подумал: идти ли ему на взлом этих твердынь. Однако, не всё было так хорошо. Слаба была военная флотилия Керчи — три вооруженных парохода, паровая шхуна, четыре парусных транспорта, и шесть гребных канонерок азовских казаков, но и это было не так важно, поскольку она имела только вспомогательное значение. Важнее и хуже было то, что сухопутных войск, хотя и насчитывалось на всём пространстве от Керчи до Феодосии около 9 тысяч, но большинство их составляли гарнизонные части, а в поле против неприятеля можно было выставить лишь 1800 штыков пехоты и 1300 гусарских сабель. И то при условии, что эти штыки и сабли окажутся в нужное время в нужном месте. Артиллерия была представлена двадцатью лёгкими полевыми орудиями, уже показавшими в этой войне свою беспомощность против неприятельской пехоты, вооружённой нарезными ружьями. Слабость сухопутных войск сводила на нет силу береговых укреплений, совершенно беззащитных с тыла, а большего Крымская армия предоставить была не в состоянии.
Командующий войсками Керченского полуострова, генерал барон К.К.Врангель, разгромивший годом раньше на Кавказе превосходящие силы турок и взявший крепость Баязет, здесь был полководцем без армии. В самый последний момент он получил предупреждение от главнокомандующего Крымской армией князя М.Д. Горчакова о высадке 25-тысячного десанта и рекомендацию отступить, прикрывая центральную часть Крыма.
Высадку десанта союзники начали около 13-30 часов, предварительно обстреляв окрестности. Линейные корабли, сидящие глубоко в воде, стояли в четырёх милях от места высадки, шлюпы и канонерки буксировали от них к берегу баркасы с десантом, шаланды с артиллерией и лошадьми. Фрегаты, корветы, стояли ближе. Между ними и берегом сновали сотни шлюпок. Не более, как через полтора часа высадка главных сил была завершена. Русский отряд в 1800 штыков, хотя и оказался в нужное время в нужном месте, противостоять многочисленному войску, поддержанному орудиями канонерок, не мог и отступил без выстрелов. Гусарские эскадроны находились за десятки вёрст от места событий. Батальоны союзных войск боевом порядке двинулись в к Керчи. Они знали куда идут и что их ждёт. После февральского визита «Леопарда», английский винтовой корвет «Честолюбец» бросил якорь на входе в пролив и простоял там всю весну, наблюдая за приготовлениями русских к обороне. За две недели до прихода эскадры наведался колёсный шлюп «Вспыльчивый», уточняя условия высадки. Он и перестрелку затеял с Павловской батареей с дальней дистанции, не заходя в зону поражения русских пушек. Несколько месяцев в здешних водах крейсировал разведчик от французов – колёсный авизо (шлюп) «Фултон». В самой Керчи действовала несколько лет агентурная сеть английской разведки, охватившая своей деятельностью весь Крымский полуостров. Организовал её в преддверии войны британский консул Чарльз Каттлей, тайный резидент Интеллиджент Сервис, постоянно находившийся в Керчи. С объявлением войны его выслали из России, но дело было налажено и Каттлей руководил им из штаба британской армии в Балаклаве. Агентура его состояла, в основном, из местных торговцев.
Все добытые сведения о Керчи неприятель использовал с наилучшими для себя результатами, высадив десант в удобном месте без помех и потерь, с выходом в тылы береговым батареям. Генерал Врангель, лично прибыв на Павловский мыс, убедился в неотвратимости скорого захвата батарей Павловской и Ак- Бурну, и приказал немедленно их взорвать.
Павловские артиллеристы только начали перестрелку с подошедшей английской канонеркой «Змея», как тут же пришлось отставить. Через 10 минут над батареей поднялся смерч огня, дыма и обломков. Произошло это около 15 часов. Немного погодя в воздух взлетели обломки батареи Ак-Бурну. Взорвав батареи, артиллеристы присоединились к отступающим войскам. Неприятельским судам открылся беспрепятственный путь по проливу к Керчи. Вице-адмирал Брюа, приказал десятипушечному винтовому корвету «Флегетон», способному уверенно справиться со всей Керченской флотилией, пройти по проливу как можно дальше, выясняя обстановку. Корвет, имея пятиметровую осадку, двинулся со всей осмотрительностью. Контр-адмирал Лайонс, заметив движение французского корвета, приказал командиру канонерки «Змея» следовать в том же направлении и ни в коем случае не вторым. Он знал, кому поручает дело. Мак-Киллопу в тот день объявили о присвоении звания «коммандер» (капитан-лейтенант). 33-летний офицер, проходивший в лейтенантах 8 лет, был на седьмом небе от счастья и в рвении своём неудержим. Осадка менее 3 метров позволяла «Змее» не особо опасаться подводных препятствий. Канонерка скоро опередила французский корвет, явно намереваясь первой достичь Керчи, а может и Азовского моря. Вице-адмирал Брюа приказал быстроходному колёсному авизо «Фултон» не отставать от «Змеи». «Фултон», лежавший в дрейфе, зашлёпал плицами колёс, набирая ход, пустил чёрный дым из трубы и погнался за англичанином.
От взрыва Павловской и Ак-Бурну батарей сотряслась земля в Керчи. Командиры судов, предупреждённые Врангелем о немедленном уходе после взрыва на Бердянск, прекращали погрузку имущества и людей. Командир Керченской флотилии контр-адмирал Вульф заранее отправил гребные канонерки к морю, подготовил к затоплению парусные транспорты, их команды распределил на пароходы «Молодец», «Боец», «Колхида», грузил ещё какое-то имущество флотилии. После взрыва адмирал распорядился поднять якоря. Флагманом шёл «Молодец». Пароходы вышли из бухты, последовали проливом на восток. С левого борта тянулся берег полуострова с дымами занимающихся пожаров, с правого открылась уходящая к югу гладь пустынного, без единого судёнышка, пролива. После прохождения Нового карантина стали видны далеко за Павловским мысом, линейные корабли союзников. Ещё через четверть часа стала открываться с правого борта и Камышевая бухта с неясной массой судов стоящего там союзного флота. Николай Павлович вынул из чехла подзорную трубу. До неприятеля было около пяти миль и опытный глаз адмирала легко различал фрегаты, корветы, меньшие суда. В поле зрения попал корвет, подходивший к Павловскому мысу. Он явно направлялся к Керчи. Адмирал опустил трубу. «Этакая масса лёгких кораблей » — сказал он командиру парохода, так же наблюдавшему за неприятелем — «А ведь батареям Еникале одним их не удержать. Никак нельзя нам сейчас уходить к Бердянску. Настигнут союзники всех нас посреди моря и не уйти нам от них будет и не отбиться. Следует нам стать в линию с батареями и вместе с ними удерживать неприятеля от прорыва в море. До ночи непременно его удерживать, а как угомонится, да отойдёт, тогда уходить и нам». Примерно в то самое время, когда пароходы почти достигли Еникале, из Керчи вышла паровая винтовая шхуна «Аргонавт» с шаландой на буксире, груженной городскими ценностями. Их должны были перегрузить на шхуну, но времени уже не было и «Аргонавт» просто потащил неуклюжую плоскодонную баржу за собой. Всего двадцатью минутами позже «Аргонавта» вышел малый, 260-тонный, колёсный пароход «Бердянск», но ему уйти не удалось. Наперерез, с юга, выходила «Змея», не замедлившая открыть огонь, за ней шел «Фултон», на подходе маячил корвет. Шансов у малого парохода на благополучный исход не было и «Бердянск» под огнём неприятеля, получив попадание в борт, вынужден был выброситься на мель у Нового карантина. Команда и пассажиры, покинув судно, подожгли его. «Змея» кинулась в погоню за «Аргонавтом» и что бы быстрее настичь шхуну, в помощь паровой машине распустила паруса. Тем временем, союзные войска продвигались к Керчи. В городе повсюду гремели взрывы, занимались пожары – уничтожалось всё, принадлежащее казне и войскам, что могло достаться неприятелю. Горели склады продовольствия, фуража, военного имущества, казармы, конюшни. Языки пламени поднимались высоко вверх, то тут, то там с грохотом рушились крыши, взметая к небесам снопы искр; клубы дыма временами затмевали солнце. Затапливались оставшиеся в гавани суда. Взорван был пароход «Могучий», стоявший в ремонте, сожжён неисправный «Донец». Войска, городские служащие и многие жители в спешке покидали город. К выходу в Азовское море, прижимаясь к берегу, по мелям, ощетинившись своими трёхфунтовыми пушечками, плыли под парусами гребные канонерки азовских казаков. Неприятельские канонерки, занятые преследованием русского парового судна, на них не отвлекались. К 16 часам, «Змея», в погоне за «Аргонавтом», появилась в виду крепости Еникале, расположенной на выходе в Азовское море. Здесь она стала настигать шхуну. 300-тонная винтовая шхуна «Аргонавт» не могла ходить быстрее 8 узлов, а тут ещё шаланда на буксире, груз в трюмах и палуба, заваленная всяким имуществом. Не было возможности даже отстреливаться из своих мелких пушек. Пароходы Вульфа находились за линией батарей Еникале-Чушка, когда в поле зрения вырисовалась ситуация со шхуной. Контр-адмирал приказал пароходу «Боец» взять «Аргонавт» под защиту. «Боец» тронулся, ускоряя движение, навстречу шхуне. Но ситуация менялась на глазах. Очень скоро из-за мыса открылся «Фултон». Что против них мог поделать один «Боец»? Весь отряд Вульфа устремился на выручку «Аргонавта». 450-тонные колёсные пароходы имели, каждый, 68-фунтовое орудие и четыре двенадцатифунтовые карронады. С ними 480-тонной, винтовой «Змее», с двумя 68-фунтовыми ланкастерскими орудиями и двумя 12-фунтовыми карронадами, спорить было рискованно. Но пароходы находились в двух с лишним милях от шхуны, «Змея» — чуть больше полумили и для «Аргонавта» всё могло кончиться плохо. Не так далеко был «Фултон», следом — французский корвет. На шхуне, что бы выиграть хоть немного хода и иметь возможность маневра, отрубили буксир шаланды и ту понесло течением по проливу к Чёрному морю. Шхуна получила возможность повернуться бортом к преследователю и дать залп из двух своих карронад. На мачте флагманского парохода Вульфа трепетали сразу два флажных сигнала своим пароходам «самый полный». У котлов кочегары, не разгибаясь, бросали уголь в прожорливые топки, поддерживая предельное давление пара. Расстояние до неприятеля сокращалось. Контр-адмирал приказал открыть огонь уже с предельной дистанции. В рапорте Мак-Киллопа: « …три парохода со стороны Азовского моря приходят и открывают по нам огонь». Первый снаряд всплеснул довольно далеко от цели, но дистанция между судами сокращалась, у русских артиллеристов с каждым выстрелом получалось всё лучше. Дальнобойность пушек русских кораблей неприятно поразила командира «Змеи», уверенного в превосходстве британской артиллерии. В рапорте он указал, что русские пароходы открыли огонь с четырёх тысяч ярдов (3600м.), но и при том, первые их снаряды падали с перелётом. «Змея» отвечала залпами своих «ланкастеров», однако паруса свернула и преследование прекратила. «Аргонавт» проследовал под защиту батарей Еникале. Бой на этом не закончился. С ходу включился в перестрелку «Фултон». Прошло немного времени и «Флегетон» с предельного расстояния открыл огонь из своих тяжёлых орудий. Соотношение сил изменилось, бой начал перемещаться к Еникале и скоро артиллеристы крепости открыли огонь по неприятелю. Всё это происходило в 8-9 милях от союзной эскадры и хорошо было видно наблюдателям с марсовых площадок кораблей союзников. Контр-адмирал Лайонс отправил в усиление трём своим судам, ведущим бой, ещё три. Французский винтовой 4-х пушечный шлюп «Мегера» и две английские мелкосидящие канонерки с осадкой в 7 футов (2,1метра) — «Рекрут» (6 пушек) и «Весер» (4 пушки) полным ходом направились к Еникале. После их ухода «Лёгкой эскадре» также было приказано следовать к Еникале и стать вблизи места боя. Через час в проливе кипело сражение. Отчаянно маневрировали на полном ходу пароходы, летела из-под колёсных плиц пена, тяжко сотрясали воздух залпы орудий. Серый тяжёлый пороховой дым полосами повис над водой пролива, над ними клочьями стелился черный дым из пароходных труб. Ближе всех к российским пароходам находились «Змея», «Мегера», «Фултон». «Рекрут» и «Весер» не торопились подставлять свои тонкие железные борта под неприятельские снаряды, держались за передовыми пароходами. Дальше всех находился «Флегетон», стеснённый в своём движении узостью фарватера. Остерегаясь мелей, корвет бомбардировал Еникале с предельной дистанции. Крепость, вся в дымных клубах, сквозь которые блистали огни выстрелов, вела огонь частью своих орудий, обращённых к югу. Вскоре, осмотревшись, «Рекрут» и «Весер» попытались обойти русские пароходы по мелководью под восточным берегом пролива. Стал понятен план Лайонса отрезать русские пароходы от выхода в Азовское море, поставить их в два огня, после чего, видимо, наступил бы черёд «Лёгкой эскадры». Блестящий план, достойный блестящего адмирала. Вот только не знали англичане, что неделю назад на этом самом восточном берегу пролива, на косе Чушка, появилась береговая батарея из семи орудий. Командиры канонерок издали приняли её за песчаные бугры. Как только канонерки приблизились, бугры ожили, засверкали вспышки орудийных выстрелов, расплылись по низкому берегу дымные клубы. На канонерки посыпались снаряды. Англичане не рискнули втягиваться в перестрелку, повернули обратно. Контр-адмирал Вульф понял вполне смысл движения двух неприятельских канонерок, он не зря так торопил ввод в строй этой батареи. «Они промахнулись» — сказал Николай Павлович командиру парохода – «Следующий выстрел за нами». Вульф приказал своим пароходам весь огонь сосредоточить на одном неприятельском судне — на «Змее», отличавшейся широкою белою полосою вдоль черного корпуса. Остальные неприятельские суда он предоставил заботам артиллеристов Еникале.
Мак-Киллоп всё ещё находился в эйфории и его канонерка, имевшая наибольшую свободу маневра, так и норовила оказаться впереди «французов». «По белопоясному!» — указывал адмирал — «по этому выскочке!». На палубах пароходов в дыму и грохоте священнодействовали артиллеристы. Восемь человек без видимой спешки и суеты, но со скупостью и точностью движений, обнаруживающих должную выучку, работали у каждого орудия. Комендор, припав к орудию, ловил момент, когда вражеское судно оказывалось на линии прицела, отпрянув, дёргал шнур спуска курка. Орудие, оглушительно громыхнув, откатывалось, обслуга мгновенно прочищала мокрым банником дуло, привычно — быстро забивала новый заряд, орудие накатывали на место, сыпали порох на полку запальника и комендор вновь ловил цель. По его слову «нумера» деревянными рычагами-гандшпугами двигали заднюю часть лафета влево или вправо, задавая наводку по горизонту. Помощник комендора выдвижным клином задавал возвышение ствола. Ещё два «нумера» подносили заряды. С шипением пролетали над пароходами неприятельские снаряды, бомбы оставляли за собой дымные следы. Близкие всплески следовали один за другим. Однако и к «белопоясной» канонерке всплески от русских снарядов подбирались всё ближе. Мак-Киллоп ощутил, как дрогнул корпус его судна от попадания крупнокалиберного ядра, потом — ещё, потом — снова. Один из снарядов пробил борт у ватерлинии, в трюм стала хлестать вода. Очередной снаряд проломил борт и угодил в паровую машину, канонерка окуталась паром и потеряла ход. Спешно развернув паруса, «Змея» с помощью ветра и течения уходила к Камышовой бухте, прикрываемая огнём своих пароходов. Русские артиллеристы посылали ей вслед прощальные подарки. «Молодцы, ребята, молодцы!» кричал Николай Павлович артиллеристам – «Так ему, проказнику!» Сражение длилось ещё часа полтора. Видный французский историк барон Базанкур наблюдал бой с борта линкора «Монтебелло». У него читаем: «До захода солнца борьба продолжалось, с обоих сторон горячая и упрямая». Действительно, всё так же грохотали орудия, маневрировали пароходы, но пыл неприятеля заметно угас. Осечка замысла с «Рекрутом» и «Весером», расправа русских пароходов со «Змеёй» у всех на виду достаточно впечатлили остальных, никто больше не рвался вперёд и сражение постепенно затухало, а после захода солнца корабли союзников и вовсе вышли из боя. «Лёгкая эскадра», так и не дождавшись своего часа, оставалась на месте. Канонерка Мак-Киллопа добралась до якорной стоянки главной эскадры тоже где-то на заходе солнца. На кораблях её встретили аплодисментами. Аплодисменты – аплодисментами, но через сутки «Лёгкая эскадра» уйдёт в поход по Азовскому морю без неё. А ещё через две недели «Лёгкая эскадра» из Азовского моря вернётся, союзное соединение, оставив гарнизон в Керчи, отбудет с войсками к Севастополю и «Змею» поведут в Константинополь, в доках которого союзники ремонтировали свои суда. Вновь появится канонерка на Чёрном море только в сентябре. В Лондоне шумно, с фейерверками, гуляниями, праздновали взятие Керчи. Империя жаждала знать имена героев, которых … не было. На сухопутье не случилось даже мелких стычек, а в морском бою в проливе военное счастье союзникам не улыбнулось. За неимением других, газеты славили Мак-Киллопа — он, мол, геройски сражался с тремя русскими пароходами. Художники написали картины, на которых «Змея» преследует три русских парохода. Но так дела обстояли в Лондоне, а на английской эскадре в Чёрном море всё было несколько иначе. Что ни говори, прорыв союзников в Азовское море с ходу был сорван и Мак-Килоп несколько этому поспособствовал, подставившись под русские пушки. Дуэль двух контр-адмиралов сэр Лайонс безусловно проиграл и не себя же было ему винить. Мак- Киллоп, несмотря на всю шумиху, наград не дождался, напротив, от должности командира канонерки был отрешён и шесть месяцев был без судна. Потом его, капитан-лейтенанта, можно было видеть командиром «лейтенантской» канонерки и прошло немало времени, прежде чем служба его выровнялась. Командиры канонерок «Весер» и «Рекрут» тоже были причастны к неудаче в проливе. Джон Коммерел и Георг Дэй могли очень даже просто остаться лейтенантами до конца службы, в британском флоте таких примеров достаточно. Они это без сомнения понимали. Проследив всю Азовскую кампанию, замечаешь отличие в поведении этих двух офицеров от большинства их коллег. Оба тянулись по службе беспримерно, вызывались в охотники на такие предприятия, откуда иные и не возвратились, шли на самые отчаянные вылазки. Джон Коммерел едва не попадёт в плен, Георг Дэй потеряет здоровье и уйдёт, передав «Рекрут» тому же Мак-Киллопу. Всё же лейтенанты заслужат прощение и награды. Будет это уже осенью.
Командующий Керченской флотилией контр-адмирал Н.П. Вульф рассчитал всё верно. После неудачного боя, союзники не рискнули сунуться ночью в неизвестность пролива. План командующего на текущий день удался, он получил время для безопасного перехода на Бердянск, но положение Керченской флотилии в ближайшей перспективе было безнадёжно и тут контр-адмирал сделать уже ничего не мог. Пароходам, при их осадке около 4 метров, невозможно было войти в Дон, некуда было укрыться на Азовском море от мощной союзной эскадры, они были обречены. Если что и можно было спасти – так это гребные канонерки азовских казаков. Три из них, наиболее годные для перехода через море, Вульф направил в Геническ – там они могли войти в пролив, недоступный неприятельским судам и принять участие в обороне города. Команды канонерок, 38 казаков Войска Азовского во главе с хорунжим Засориным, придерживаясь берега, за три дня и четыре ночи прошли на вёслах море, в котором уже господствовала неприятельская эскадра и на рассвете 16 мая прибыли к Геническу, усилив собой его гарнизон. В дальнейшем, эти три канонерки составили основу Сивашской гребной флотилии и охраняли подступы к Чонгарскому мосту. Пароходы с наступлением темноты контр-адмирал повёл в Бердянск, туда он был обязан доставить людей и имущество, вывезенные из Керчи.
Об этом бое в проливе у русских и советских историков можно найти немного, да и то, что есть разрозненно и противоречиво. В художественной литературе не лучше. В книге «Севастопольская страда» С.Н. Сергеева-Ценского можно прочесть: «Контр-адмирал Вульф уходил на всех парах, спасая остатки своей флотилии». Фраза хлёсткая, но не имеющая никакого отношения к действительности. Не остатки флотилии, но основной боевой состав её следовал к Бердянску, задав трёпку союзникам и уж никак не «на всех парах», что значило бы бросить тихоходный «Аргонавт». Автор не ведал что писал. Строки, посвящённые керченским командирам — баронам Врангелю и Вульфу, казачьему генералу Хомутову не самые лучшие в книге. Нарочитые невпопад суждения, уничижительный тон указывают на то, что руководило писателем отнюдь не желание донести истину до читателя. Видимо сказалось, что произведение создавалось в 1937-39 гг.
Итак, керченские пароходы следовали к Бердянску. Отойдя миль на 10, на палубах судов ощутили, как дрогнул воздух, глухо докатился звук далёкого взрыва – это взлетели на воздух пороховые погреба крепости Еникале. Крепость взорвали по приказу генерала Врангеля, гарнизон ушёл вслед за отступающими войсками. Неприятель же ввёл свои батальоны в Керчь на следующее утро, 13 мая. Одновременно, союзники возобновили марш в направлении Еникале и туда же направились их пароходы с войсками. Но ещё вела огонь та самая батарея из семи орудий на низкой песчаной косе Чушка, препятствуя движению по проливу. Союзники высадили в тыл к артиллеристам десант и вынудили их отступить, взорвав орудия. К исходу 13 мая союзные войска заняли крепость и всю восточную часть Керченского полуострова. Теперь уж ничто не мешало союзному флоту войти в Азовское море и вечером контр-адмирал Эдмунд Лайонс на пакетботе «Банши» и вице-адмирал Брюа на борту шлюпа «Люцифер» выходят в азовские воды на короткое время, «ознакомиться». После этой адмиральской прогулки, командующий «Лёгкой эскадрой» капитан Эдмунд Моубрей Лайонс получает приказ отправиться утром следующего дня в двухнедельный рейд по Азовскому морю. За вычетом незадачливой «Змеи» и оставленной при ней канонерки, у него были готовы к выходу 16 судов: английские шлюпы «Миранда», «Везувий», «Стромболи», «Ласточка», «Горячий», «Кроншнеп», канонерки «Весер», «Спорщик», «Рысь», «Рекрут», «Стрелка», «Гончая»; французские шлюпы «Люцифер», «Мегера», «Брандон», «Фултон. Флагман «Лёгкой эскадры» винтовой трёхмачтовый шлюп «Миранда» уже обрел известность в Крымской войне, нападением в паре со шлюпом «Бриск» на Соловецкий монастырь, на Белом море, летом 1854 года. Воюя с монахами, славы себе капитан Лайонс не снискал. Защитники монастыря, во главе с Соловецким архимандритом Александром, бывшим полковым священником, отразили нападение. Шлюп Лайонса получил там несколько трёхфунтовых ядер в борт, убитых, раненых и пробоины в корпусе, после чего целый день провёл в починке. В отместку, на следующий день, оба шлюпа подвергли монастырь девятичасовой бомбардировке, выпустив по нему более тысячи чугунных ядер, бомб и гранат. Но всё впустую. Разрушения были незначительными. Мощные стены и капитальные постройки надёжно прикрывали оборонявшихся. В монастыре не было даже раненых. Британцы отыгрались, сжегши бомбардировкой небольшой деревянный поморский город Кола. Невелика доблесть и сомнительное средство для офицера, претендующего на блестящую карьеру. Контр-адмирал Эдмунд Лайонс Барт вытребовал «Миранду» в свою эскадру. Уже тогда союзники лелеяли план захвата Керчи и Лайонсу-младшему представлялась возможность поправить свои дела на Азовском море. Французскими судами в «Лёгкой эскадре» командовал фрегат-капитан Бераль де Седайгез, командир винтового двухмачтового шлюпа «Люцифер». Отправляя «Лёгкую эскадру» контр-адмирал Лайонс потребовал от её командиров «топить все встреченные на море суда, сжигать и разрушать на берегу всё, что может быть использовано Российской Армией, но уважать частную собственность».
II Бердянск — Арабат.
Шлюпы, канонерки приняли на борт от линейных кораблей несколько сотен десантников, и десантные баркасы. После чего, 14 мая, в 6-00 утра «Лёгкая эскадра», 16 паровых судов, вышла в Азовское море, взяв курс на Бердянск. Эскадра двигалась двумя колоннами, сильно растянувшись. Впереди и по флангам рыскали в море лучшие ходоки, захватывая и пуская ко дну торговые и рыбачьи суда. Около 20 судов было уничтожено таким образом на пути до Бердянска, их команды высажены в шлюпки и отпущены на произвол стихии. Пароходы на много миль, задымили море. Шкиперы азовских парусников, завидев на горизонте множество дымов, долго не думали, немедленно поворачивая на обратный курс и добавляя парусов. Весть о приходе неприятеля расходилась по морю, но не так быстро как хотелось бы. Одни владельцы судов спешно уводили свой флот в надёжные убежища, другие долго были в полном неведении, попадаясь в лапы новоявленным пиратам и через три дня. Около 18-30 первые корабли союзной эскадры появились в виду Бердянского маяка, и два часа спустя, эскадра в полном составе бросила якорь на дальнем рейде Бердянска, не решаясь подойти ближе. После сражения в Керченском проливе, капитан Лайонс осторожничал, на кораблях серьёзно готовились к новому бою с керченскими пароходами и ожидали их выхода, но из гавани донеслись глухие взрывы. Контр-адмирал Н.П.Вульф не стал свои пароходы выводить на расстрел. Николай Павлович отдал свой последний приказ по флотилии - пушки сбросить за борт, команды высадить на сушу, суда взорвать. Матросы сходили на берег в полном вооружении, выстраивались у самой кромки воды для отдания последних почестей своим кораблям. Вульф оставался на «Молодце» до последнего. По сигналу с флагмана, команды подрывников на пароходах зажигали пороховые дорожки, ведущие в артиллерийские погреба, на шлюпках поспешно отгребали от бортов. Вразнобой прогрохотали взрывы. Матросы в строю обнажили головы, крестились. «Боец», «Колхида», «Аргонавт» погибали с поднятыми флагами и скоро только оконечности мачт над волнами как могильные кресты указывали место их последней якорной стоянки. После этого Николай Павлович спустился в свой адмиральский ялик и как только тот отошёл от борта флагмана, встал во весь рост, перекрестился, махнул рукой. Через несколько минут грохнул последний взрыв, взметнулись фонтаны дыма, огня, воды и «Молодец» разделил судьбу всей флотилии.
В Бердянске как память о той далёкой войне стоит старинное орудие на одной из площадей, в стену одного из старых городских зданий вмуровано пушечное ядро. Может когда-нибудь появится и памятный знак где-то на набережной или в море, посвящённый погибшим пароходам Керченской флотилии.
Бердянск охраняла вторая сотня Донского казачьего №62 полка. Командир сотни, есаул Касьянов, ввиду большого превосходства неприятеля и во избежание бомбардировки города, вывел из него своих казаков, совместно с командами Вульфа занял оборонительную позицию на возвышенности, чтобы не дать неприятелю распространиться в окрестностях. Город покидали служащие и многие жители. Союзники выслали к гавани разведчиков. Те обнаружили выступающие из воды верхушки мачт, опознали адмиральский вымпел на одной из них, и вернулись с этим известием к эскадре. После союзники подошли ближе, отправили вооружённые шлюпки, возглавляемые командиром шлюпа «Везувий» Осборном, к торговым судам, стоящим в бухте и у причалов. Костры на воде начали вспыхивать один за другим. Шкиперы многих судов рубили якорные канаты, пытались скрыться в ночи, но удалось далеко не всем, дело шло к полнолунию и ночь была довольно светлой. Два колёсных парохода — французский шлюп «Брандон» и английская канонерка «Рекрут» смогли подойти к набережной на несколько сот метров и под прикрытием их орудий союзники высадились в порту. Десант возглавил командир шлюпа «Кроншнеп» Ламберт. За эту ночь неприятель сжег в Бердянске около 60 судов, портовые и другие торговые склады. Сгорело 40000 четвертей хлеба, других продуктов, склады водки, вина, много мануфактуры, одежд, разных других товаров, кстати – всё частная собственность. Сожжены были несколько зданий, относящихся к администрации. Союзники видели в свете пожаров на возвышенности строй моряков, видели казаков, но ни одного выстрела не прозвучало ни от одной из сторон. Город не бомбардировался. Командир №62 Донского полка подполковник Зарубин, на основании рапорта своего сотника, из Мелитополя доносил генералу Краснову, командующему обороной северных азовских берегов, что с рассветом неприятельские офицеры и матросы, около 100 человек, вошли в город и долго, прохаживались по его улицам, затем вернулись к шлюпкам и отплыли на суда. Позже стало известно, что союзники не просто прохаживались по улицам. Они разыскивали дома иностранцев — греков, итальянцев, других, кто не ушёл из города при появлении эскадры. Их допрашивали, вербовали в агенты. При этом англичане сожгли два частных дома. После эскадра от Бердянска ушла. Потом, по следам событий, военные власти завели дело «О преступных сношениях с неприятелем некоторых жителей города Бердянска». А моряки команд Вульфа через несколько дней присоединились к подошедшим из Керчи экипажам других погибших пароходов и двинулись маршем в Таганрог, где влились в его гарнизон отдельным морским батальоном. Утром «Лёгкая эскадра» отошла от Бердянска. Капитан Лайонс приказал командиру девятипушечного шлюпа «Кроншнеп» следовать в Таганрогский залив, перехватывать русские суда намеревающиеся спастись в устье Дона. Шлюп «Ласточка» и канонерку «Спорщик» капитан послал к Геническу, закрыть вход в пролив Тонкий до подхода главных сил эскадры. Главные же силы «Лёгкой эскадры», 13 судов, взяли курс на Арабатскую крепость, единственный укреплённый пункт на Азовском море. Построенная крымским ханом в средине XVII в. на южном конце Арабатской стрелки, небольшая каменная крепость накануне была приведена в порядок. Стены крепости облицевали серым камнем из Ак-Монайских каменоломен, установили в ней 17 пушек. Гарнизон состоял из 6-го линейного батальона Черноморского казачьего войска и гренадерской роты 9-го линейного батальона того же войска. Всё это оказалось очень своевременным. После занятия союзниками Керчи и отступления войск на древнюю Ак-Монайскую линию обороны, крепость стала важным опорным пунктом армии. Состояла она из башни, диаметром несколько десятков метров, обрамлённой вокруг семью каменными бастионами. Толщина стен после ремонта составила 3 метра, высота башни — 8 метров. Крепость была окружена сухим рвом, одетым камнем, длинными траншеями с брустверами к югу, северу и в сторону моря. Траншеи и брустверы были выполнены, как и всё остальное, из камня, в разрывах траншей в сторону моря устроена береговая батарея из пяти 24-фунтовых пушек. На бастионах для отражения приступов стояли где одна, где две лёгкие пушки, всего — 12. Всё это командующему эскадрой было хорошо известно. Кроме того, Лайонс имел сведения, что в Арабатском заливе стоит на якорях множество торговых судов и рассчитывал на успех. 13 судов Лёгкой эскадры утром 16 мая появились у Арабатской крепости. Первое разочарование поджидало командиров эскадры — обширный рейд у крепости был пуст, ни одно судно не досталось союзникам в добычу. Лайонс приказал готовиться к бою. Эскадра имела против крепостной пятипушечной батареи около 40 пушек на борт. Сюда входили самые разные орудия, до 68-фунтовых включительно. В Национальном Морском Музее Британии в Гринвиче хранится репортёрский рисунок из «Иллюстрированных Лондонских Новостей» за 30 июня 1855 г. Похоже, рисунок или его набросок, были сделаны во время сражения. Называется рисунок «Взрыв крепости Арабат». Рисунок довольно детален. Большая часть судов вполне узнаваема по своему типу, флагманы опознаются бесспорно, по сигнальным флагам на мачтах. Хорошо различим триколор на мачтах и флагштоках французских судов. Естественно, художник не нарисовал клубы дыма от выстрелов судов и крепости, иначе невозможно было бы что-либо разглядеть. Из рисунка видно, что для боя с крепостью союзники выстроили свои суда полумесяцем, в две линии, загнув фланги к берегу. В первой линии, справа налево, расположились две английские «белопоясные» винтовые канонерки типа «Стрелка», французские шлюпы «Брандон» и «Фултон», большой колёсный шлюп «Везувий» и ещё канонерка типа «Стрелка». Во второй линии, справа налево, двухтрубная канонерка «Весер», флагманы «Люцифер» и «Миранда», шлюп «Мегера», канонерка «Рекрут», большой колёсный шлюп («Стромболи»), и шлюп «Горячий». На рисунке изображены волны, которые, очевидно, мешали прицельной стрельбе. Действительно, в этом районе моря при восточных ветрах самый сильный накат. Русские артиллеристы первыми открыли огонь, едва неприятель подошёл на пушечный выстрел. Союзники начали отвечать не раньше, чем закончили расстановку судов. После первых пристрелочных залпов, неприятельские корабли перешли на учащённый темп стрельбы и осыпали ядрами и бомбами крепость, батарею, окопы стрелков. Казалось, уже по истечению первого получаса корабельного огня там не осталось ничего живого. Но из амбразур батареи с тем же темпом выкатывались дымные клубы пушечных залпов, над окопами стрелков ничуть не реже вспухали дымки штуцерных выстрелов. Лайонс, наблюдая в бинокль за батареей, видел размеренную, без суеты, работу русских артиллеристов. Они даже не пригибались под пролетавшими снарядами. Каменные брустверы неплохо прикрывали батарейцев. Бомбы раскалывались о камень, удар ядра вызывал лишь лёгкое облачко пыли. Попасть же в орудийную амбразуру на такой дистанции из гладкоствольного орудия, да ещё на волнении, нечего было и мечтать. Капитан с досадой опустил бинокль, приказал поднять сигнал «ускорить огонь», хотя огонь и так был самый скорый. Ничего не изменилось и через полчаса, и через час, кроме того, что на кораблях появились повреждения и раненые. Но через два с половиной часа бомба угодила в зарядный ящик на одном из бастионов крепости и сколько там было орудийных зарядов взорвались в мгновение. Получили ранения большинство из бывших на бастионе солдат крепостного батальона. Стены бастиона устояли. Береговая батарея, находящаяся вне крепостных стен, не пострадала и продолжала вести огонь. Русские артиллеристы потерь не имели, а неприятелю смогли причинить изрядный ущерб. Сохранился ещё один рисунок того же художника, где изображена, видимо, заключительная часть боя. На рисунке подножие крепости всё в дымных клубах от пушечных залпов, два судна под французскими флагами стоят заметно накренившись. Это шлюпы «Брандон» и «Фултон», стоявшие как раз напротив батареи. Им больше всех и досталось. Уже русские артиллеристы видели крен обоих и выстрелы французов звучали реже. Ободренные батарейцы сосредоточили весь свой огонь на этих двух. Артиллеристы пристрелялись. Их ядра нет-нет, да и влетали рикошетом от воды в борта французам в самом опасном для них месте — вблизи ватерлинии. Попадание 24-фунтового ядра в корпус судна само по себе не сулит ничего хорошего – оно проламывает наружную и внутреннюю обшивки борта вместе с корпусным набором, крушит всё на своём пути; с ядром вместе летят острые обломки брусьев, досок, усиливая поражающее действие на команду. Пробоина же вблизи ватерлинии вообще грозит судну гибелью от водотечности. Судовые плотники изнутри корпуса лихорадочно выискивали и заделывали пробоины (для этого на кораблях предусмотрен запас деревянных пробок под пробоины от ядер разных калибров и всякие другие вещи), но не ко всем пробоинам, видимо, был доступ, вода продолжала поступать, появился крен. Между тем, солнце поднималось всё выше, становилось не по-весеннему жарко. Ослаб ветер. Дымы орудийных выстрелов под стенами крепости уже не расходились и совершенно окутали батарею, темп стрельбы снизился; артиллеристы иногда совсем прекращали стрельбу, выжидая улучшения видимости. На кораблях обстояло несколько лучше – массив крепости, в целом, оставался для них на виду, было, куда посылать снаряды, но союзники уже убедились в бесперспективности продолжения боя. Больше половины судов имели повреждения, а «Брандон» и «Фултон» стояли с креном на борт, с оборванными снастями. Капитан Лайонс понял, что во избежание худшего надо уходить, и пока всё закрыто дымом — самое время. Эскадра прекратила бой и отошла от крепости. Французские шлюпы «Брандон» и «Фултон» ушли в Керчь в сопровождении «Люцифера» и «Мегеры», настолько плохи были их дела. «Лёгкая эскадра» уменьшилась до 9 единиц. Остались в ней только английские суда и с ними Лайонс направился к Геническу. В известных английских исторических публикациях приводится следующее: капитан Лайонс рапортовал адмиралу Лайонсу, что «Крепость имела 30 орудий, бой длился полтора часа, после чего крепость взорвалась, но сила гарнизона препятствовала союзникам решиться на высадку десанта и они ушли, имея одного раненого». Французский историк, барон Базанкур, даёт несколько другую картину: «Бой длился два с половиной часа, огонь с той и другой стороны был очень сильным, после чего в крепости взорвался пороховой склад и её огонь стал слабеть, а дальше прекратился почти полностью. Потери союзников составили: несколько раненых, а так же множество аварий в корпусах и такелаже, но не тяжёлые. Английская эскадрилья продолжила поход к Геническу, но французские суда вынуждены из-за нехватки угля отправиться за снабжением к Керчи». Последнее проясняет, какие пробоины оказались бедственными для двух французских шлюпов — пробоины в угольных бункерах. Французам предстояло выгрузить мокрый уголь, заделать пробоины и после загрузить уголь сухой. Они ушли, выбрасывая на ходу за борт мокрый уголь, откачивая чёрную воду. Со всеми ремонтными делами французы управятся в трое суток и вновь присоединятся к «Лёгкой эскадре» у Таганрога. По материалам русских историков (Богданович и др.): «Бой длился три с половиной часа. В крепости взорвался от прямого попадания бомбы один из зарядных ящиков, при этом убито 7 и ранено 45 нижних чинов пехотного батальона. Два судна союзников получили повреждения, после чего эскадра ушла». На этом, в описании боя крепости с эскадрой, можно поставить точку. Следствием вышеописанных событий, явилось одно обстоятельство: ни разу больше союзные корабли не предпринимали попыток нападения на крепость Арабат ни в одиночку, ни эскадрой. Крепость в общем виде сохранилась до наших дней. Стены и бастионы вросли в землю, заросли поверху травой, но всё равно впечатляют. Кто не знает, с любопытством смотрит на древние камни, кто знает — с почтением. Крепость имеет довольно глубокую историю, связанную с боевыми делами времён Крымских походов. Два раза она бралась русской армией штурмом. Несколько лет крепость послужила опорным пунктом русским войскам в период присоединения Крыма. В 1855 г. она заставила себя уважать и высокомерных англичан и лукавых французов. Жаль, что сегодня совершенно заброшена и разрушается. Можно представить, с каким настроением в командах, потрёпанная, сократившаяся с 13 до 9 судов, «Лёгкая эскадра» следовала к Геническу, придерживаясь берегов Арабатской стрелки.
III Геническ.
Жители хуторов на косе Арабатская стрелка с удивлением и тревогой смотрели, как в течение нескольких часов плыли вдоль берега, на север, один за другим, иноземные пароходы. Пароходы появлялись с юга, вначале возвестив о себе дымком из-за горизонта, затем вырисовывались на самом горизонте, приближались, проходили мимо, распахивая море форштевнем. Казалось, не будет им конца. Один начинал уходить за горизонт, и уж только дым и оставался от него, а с юга возникал новый дым и через полчаса следующий пароход проходил мимо. Жители уже знали о разгроме Керчи и прорыве неприятеля в Азовское море. Жили на хуторах донские казаки, переселенные на Стрелку при прокладке по ней Феодосийского почтового тракта в 1835 г. Казаки содержали почтовые станции, обеспечивали сменных лошадей, постой проезжавших и охрану тракта. Хуторки утопали в садах, вокруг зеленели ухоженные нивы. Но вчера посыльные на взмыленных лошадях доставили приказ военного командования о срочном переводе тракта на новую дорогу через Чонгарский мост и эвакуации с Арабатской стрелки почтовых станций, после чего движение по косе запрещалось. Казаки доверху грузили возы казённым имуществом и спешно отправляли их. Бросать обжитые места хуторяне не торопились, рассуждая, что война когда-нибудь закончится и может всё обойдётся. Забегая вперёд, заметим, что не обошлось. Союзники выжгли и разрушили на Стрелке всё, что там было построено руками человеческими, засыпали колодцы и после окончания войны заселение этой 110-верстной косы в который раз начнётся с нуля. С палубы флагманского шлюпа «Миранда» смотрел на косу капитан Эдмунд Моубрей Лайонс, командующий «Лёгкой эскадрой». Настроение у капитана было самое скверное. Он никак не мог избавиться от чувства унижения после неудачи с крепостью «Арабат», вновь и вновь возвращался мыслями к эпизодам боя. Оставалось надеяться, что результаты нападения на Геническ, где по его сведениям берег был завален десятками тысяч тонн грузов для Крымской армии, а в гавани и на внешнем рейде скопилось свыше сотни торговых судов, покроют эту неудачу. Эскадра должна была подойти ко входу в бутылочное горло Утлюкского залива в темноте, но Лайонса это не волновало. «Ласточка» и «Спорщик», отосланные им к Геническу от Бердянска, кроме прочего имели приказ осветить вход эскадре. Роль светильников предстояло исполнить торговым судам, стоявшим на Геническом рейде. Лайонс полагал, что «Лёгкая эскадра» не встретит существенного сопротивления в исполнении своих намерений. Геническ накануне Крымской войны представлял собой небольшое селение (местечко) Мелитопольского уезда на 115 дворов, с почтовой станцией на Феодосийском тракте и пристанью в проливе Тонкий, посещаемой только каботажными судами. Местечко существовало благодаря рыбной ловле, соляным промыслам, и морской пристани. Сельское хозяйство на прилегающей местности было представлено главным образом овцеводством. Чёрную икру и балыки осетровых из Геническа отправляли по тракту почтовыми экипажами вплоть до Варшавы. Менее ценную рыбу в сушеном и солёном виде увозили чумаки своими возами. Соль отправляли каботажными судами на Дон и по азовским пристаням. Много соли увозили чумаки. Вывозили отсюда шерсть в Ростов, на тамошние шерстомойки, откуда она шла на экспорт. В 1853 -55 гг. местечко становится важным портом снабжения русских войск в Крыму. На каботажных линиях к Ростову и Таганрогу работали сотни судов. Грузы – мука, зерновой фураж, топливо, строительный лес, различные воинские отправления. В местечке и его окрестностях, под открытым небом выросли склады, способные прокормить стотысячную армию в течение полугода. Прибывали и убывали обозы в сотни подвод, развозя грузы по назначению. Селение расширилось, появились новые причалы, новые постройки. Не сказать, что местечко было совсем уж беззащитно. Меры к охране берегов Азовского моря были приняты заранее. Начиная с марта, три донских казачьих полка и усиленный батальон азовских казаков несли охрану северного азовского побережья. Береговая линия от Геническа до Бердянска охранялась конными сотнями Донского №62 казачьего полка подполковника Зарубина. Сотня стояла в Геническе, сотня на Чонгарском мосту, сотня в Кирилловке и сотня в Бердянске. Сам Зарубин со своим штабом и двумя сотнями казаков находился в Мелитополе. От станицы Петровской и почти до Белосарайской косы тянулись земли Войска Азовского, охраняемые, соответственно, азовскими казаками. В Мариуполе стоял с двумя сотнями Донского №66 казачьего полка подполковник Кострюков. Остальные четыре его сотни растянулись постами от Белосарайской косы до устья Миуса. От устья Миуса и до устья Дона морские берега охранял Донской №68 казачий полк. Командир полка подполковник Краснянский с двумя сотнями пребывал в Таганроге. Всеми этими силами командовал походный атаман Войска Донского генерал-лейтенант И.И.Краснов, имея штаб в Таганроге. Казачьи полки, став на охрану, развернули непрерывную линию наблюдательных постов по морскому берегу. В ближайших к морю селениях располагались резервы в первой готовности прибыть по вызову поста. На возвышенностях стояли маяки в пределах видимости один от другого, с условными знаками для передачи известий и этим казачьим семафором было связано почти всё северное побережье. Трёх конных донских полков и усиленного батальона азовских казаков было вполне достаточно для охраны в прежнее время, но с прорывом неприятеля в Азовское море, всё изменилось. Союзники объявили о строгой блокаде портов Чёрного и Азовского морей. Это значило, что они намеревались уничтожить всё судоходство, рыболовство, торговую инфраструктуру (порты, пристани, склады и проч.), всё, что принадлежит государству и всё, что может быть использовано российской армией. Заботой же русских военных и гражданских властей стало всё это в максимальной степени защитить и уберечь. Командующий Крымской армией генерал-адъютант князь Михаил Дмитриевич Горчаков имел свои опасения, что одной из целей прорыва союзников в Азовское море было уничтожение Чонгарского моста, и старался убедить в этом военное министерство и Александра II. После нападения «Лёгкой эскадры» на Арабатскую крепость Горчаков писал государю «…этот ничтожный форт не может держаться и двух часов против горсти неприятелей, но мы его не оставили, и этим, вероятно, удержали Чонгарский мост». Горчаков преувеличивал опасность. Союзники не считали возможным идти небольшими силами напролом в глубину вражеской территории, отрываться от поддержки флотской артиллерии и резервов, не имея гарантированных путей отхода или эвакуации. Исключений из этих правил у них не бывало. Ворвавшись в Азовское море, «посетив» Бердянск и удостоверившись, что эскадры Вульфа уже не существует, союзники уделили внимание тракту на Арабатской стрелке, ещё числящемуся у них вторыми воротами в Крым после Перекопа. Нападение на Арабатскую крепость, на Геническ и разрушение переправы через пролив Тонкий были звеньями плана перерезать эту важную коммуникацию. Завершением плана явилось установление постоянной блокады 110-вёрстной Стрелки силами четырёх боевых судов. Пройдёт более месяца, выяснится, что тракт переведен во внутреннюю часть полуострова и только тогда, в третьей декаде июня, начнутся попытки проникновения к Чонгарскому мосту с разведывательными целями английских лёгких шлюпок. С самого начала оставив мысли прорваться к мосту силой, союзники предпримут попытки пробраться туда мелкими группами скрытно. Они будут перетаскивать шлюпки поперёк косы Арабатская стрелка, спускать их в Сиваш, ночами разыскивать проходы в лабиринте сивашских мелей, но к мосту выйти так и не смогут. Подробные доклады по результатам разведки военные министры Англии и Франции получат в июле. Тогда же союзное командование усвоит окончательно, что Чонгарский мост для союзников недостижим и все, что потом предпринималось, бомбардировки, высадки, если и имели к мосту какое-то отношение, то не более, чем демонстрация угроз для отвлечения сил от Севастополя. Горчакову же мнилась высадка союзного десанта в Геническе и прорыв его к Чонгарскому мосту. В крайнем беспокойстве он посылает в Геническ одного из флигель-адъютантов своего штаба, подполковника, князя М.Б.Лобанова-Ростовского. В распоряжение подполковника поступали обе сотни казаков 62-го полка – в Чонгаре и Геническе. Разрешили ему снять с охраны Чонгарского моста Московский запасной пехотный батальон с двумя лёгкими пушками. Всего этого должно было хватить для защиты высокого обрывистого Генического берега от высадки соразмерного по силам десанта. В случае же нападения неприятеля большими силами, отряд должен был отступить к Чонгарскому мосту. Всё, как будто разумно, но с такой путаницей в предположении намерений союзников, участь самого Геническа, важнейшего транспортного узла и базы снабжения крымских войск, была заведомо незавидна и сильно зависела от того, как сам подполковник на месте разберётся в сложившейся обстановке и справится с ней. Тридцатипятилетний князь М.Б. Лобанов-Ростовский, прямой потомок Рюрика (как и его шеф М.Д. Горчаков), прибыл в Геническ 14 мая и принялся деятельно готовиться к отражению неприятеля. Времени у него было немного, всего двое суток. Князь ознакомился с местностью и морем, продумал как использовать природные особенности в целях обороны. Правда, он не совсем разобрался с морскими глубинами, «гирлом», фарватером; отчего делал совершенно ненужные вещи – затапливал баржи с углём в море и гирле, с целью предотвратить приближение неприятельских кораблей к берегу и пристаням. И без его ухищрений подход к берегам в тех местах был преграждён мощным песчаным баром с двухметровой глубиной, проходившем в миле от берега. Впрочем, затопив баржи, Лобанов-Ростовский приобрёл уверенность, что теперь-то корабли неприятеля не смогут подойти к берегу ближе трёх вёрст и разве что «…шальные ядра их могут долетать до последних домов местечка». Чтобы от обстрела не пострадали стоящие в проливе суда, князь заставил их пройти как можно дальше от устья, насколько допускали глубины. Донские казаки были высланы в дозорные посты по Арабатской стрелке, для своевременного извещения о приближении неприятельских судов. Настроение князю подняло прибытие на рассвете 16 мая из разгромленной Керчи трёх гребных канонерок с тридцатью восемью азовскими казаками при шести трёхфунтовых пушках, под командой хорунжего Засорина. Азовские казаки, до начала войны охранявшие своими канонерками кавказское побережье, имели хороший опыт пограничных сражений на море и суше, были умелыми воинами, превосходными стрелками, отважными мореходами. Они сумели пересечь на вёслах море, в котором рыскало полтора десятка неприятельских пароходов и успеть к Геническу за два часа до прихода двух первых английских судов. Такому пополнению можно было только радоваться. Михаил Борисович наметил места расположения пехоты и артиллерии, продумав план отражения десанта. Самый угол Генического мыса спускался к берегу не особенно круто; внизу спуска жители устроили огороды, защитив их валами. За этими валами князь решил поместить стрелков, а при необходимости – спустить сюда и пушки. Эта позиция, по его мысли, позволяла контролировать вход в пролив, а при попытке высадки неприятелем десанта, позиция удобна была и для отражения десанта огнём и штыками. Немного дальше, на крутом склоне, сбоку паромной переправы, князь разместил батареей все шесть пушек азовцев, так же могущих держать под огнём и вход в пролив, и сам берег. Он решил, что этого достаточно и положение не могло быть «очень опасно», так как неприятель не мог иметь на своих мелководных пароходах десантного войска «несоразмерно превосходно нашему». Эти соображения вместе с обстоятельным описанием всего, что сделано за истекшие сутки, Лобанов-Ростовский отослал курьером Горчакову. Рапорт вселял надежду, что как высадки так и большого ущерба избежать можно и всё обойдётся. Обошлось бы, наверное, если бы командовал нормальный строевой командир. По крайней мере, каботажный флот, уведенный далеко в пролив, имел все шансы уцелеть, до единой посудины. Пристанские склады пострадали бы от обстрела неизбежно, но гладкоствольная артиллерия на дальних дистанциях не так уж и страшна и большая часть складов так же имела хорошие шансы уцелеть. Если что и было обречено – так это 8 греческих или финских крупных торговых судов с большой осадкой, стоявших на Геническом рейде, но тут ничего сделать было нельзя, не было для них на Азовском море места, безопасного от пушек союзников. Они первыми и были сожжены неприятелем.
Шлюпы «Ласточка» и канонерка «Спорщик» прибыли на рейд Геническа 16 мая, около 8 утра. Михаил Борисович определил колёсный шлюп как «большой пароход», а двухорудийную канонерку, как «30-пушечный фрегат», о чём отправил донесение в штаб армии. С кораблей сразу же были спущены на воду баркасы с вооружёнными матросами. Англичане поднимались на борт торговых судов, приказывали командам немедленно съезжать на берег, разливали по палубам горючие смеси. Ближе к полудню «купцы» начали загораться один за другим. Пламя быстро охватывало деревянные корпуса, широко отражалось в воде, поднималось высоко вверх. За ночь к Геническу пришло и несколько каботажных судов, не успевших войти в пролив. Пока англичане занимались с крупными «купцами», шкиперы топили свои суда, на мелководье, надеясь поднять их после ухода неприятеля. Команды горящих и затопленных судов толпились на берегу, не находя себе места. Жители местечка выходили на склоны, глядели на пожары, говорили вполголоса о главном — будут или не будут «покровители магометан» жечь Геническ. Суда на воде горели весь день всю ночь. И всю ночь было слышно в местечке то тут, то там сдержанный говор, изредка поскрипывание и стук телег – кто-то из жителей уходил в окрестные селения, к родственникам, знакомым, увозил свой скарб. Некоторые просто уходили в степь переждать лихо. Многие, однако же, оставались.
Тем временем, на свет пожаров подходили и становились на якоря один за другим суда «Лёгкой эскадры»: шлюпы «Миранда», «Везувий», «Стромболи», «Горячий», канонерки «Весер», «Рекрут», «Стрелка», «Гончая», «Рысь». С наступление утра 17 мая, первые солнечные лучи осветили догоравшие останки «купцов» и эскадру на рейде из 11 британских пароходов. Лобанов-Ростовский в своём рапорте указал численность неприятельской эскадры 16 судов. Скорее всего, англичане привели с собой несколько захваченных по пути парусников, которые князь не сумел отличить от канонерок. Как бы то ни было, рапорт князя лёг в основу военной сводки Крымской армии за тот день, и во всех российских и советских исторических публикациях повторяется эта путаница. Утром капитан Лайонс долго рассматривал в бинокль береговые очертания. В здешних местах материковый обрывистый берег, высотою около 10 метров, тянется от севера к югу, изломом поворачивает на запад, образуя мыс. С востока мыс омывается морем, с юга – проливом Тонкий. Пролив отделяет от материка косу Арабатская стрелка, уходящую на сотню вёрст к югу и соединяет Азовское море с лиманом Сиваш. Геническ расположен на возвышенности мыса, обрывы и склоны которого у подножия окаймлены полоской низменной земли, шириной от 10 до 30 метров. На этой-то полоске в проливе и разместился порт, с причалами, конторами, амбарами, открытыми складами продовольствия, зернового фуража, угля и лесоматериалов. Противоположный, затапливаемый при сильных ветрах, крымский берег пролива был гол и пуст, ни малейшей постройки. В самом проливе, на якорях теснилось более сотни каботажных судов. Паром через пролив располагался у выхода в море. В старой лоции записано, что пролив имеет ширину 80 метров, далее, к Сивашу, расширяется. Впадая в море, пролив своим течением прорыл в береговой отмели канал, «гирло», глубиной 3 метра, но в миле от берега канал этот пересыпан протяжённым песчаным баром, проходящим параллельно береговой черте и эта подводная гряда, на двухметровой глубине препятствовала глубокосидящим судам проходу в пролив и приближению к берегам. Самые мелкосидящие канонерки англичан «Рекрут» и «Весер» смогли бы приблизиться на милю, уделом остальным была дистанция до и свыше полутора миль. Капитан повёл биноклем влево. Там, на крымской земле, в четырёхстах метрах от устья пролива, на морском берегу возвышалась крепость. По размерам меньше Арабатской, но самая настоящая — низкая башня, диаметром несколько десятков метров, из серого ак-монайского камня. Хорошо было видно, что крепость заброшена и уже начала разбираться на стройматериалы. Зияли пустые бойницы. Ни батарей, ни окопов для стрелков видно не было. У стен крепости лепились несколько хижин генической слободки. Лайонс обратил свой взор на северный берег пролива. Разглядывая обширные портовые склады, он оценил, насколько план нападения на Геническ, разработанный на борту адмиральского линкора, соответствует обстановке. Командиры «Ласточки» и «Спорщика» наблюдали за местечком весь прошедший день и точно установили силы русских войск. Две лёгкие полевые пушки (Лайонс в рапорте сообщил — шесть), и батальон стрелков — весомый аргумент против входа в пролив британских шлюпок. Забросать бомбами русскую артиллерию британцам был не вопрос, но это мало что меняло. Сам пролив просто ловушка: узок, портовый берег загромождён строениями и грузами, удобен русским для засад; береговой обрыв удобен для их стрелков. К тому же корабли не смогут постоянно сопровождать шлюпки огнём своих орудий — слишком близко шлюпки будут к противнику и слишком далеко от кораблей. Из этих обстоятельств вытекало решение — шлюпочному отряду в пролив не входить. После длительного обстрела порта и города с кораблей, пушечные баркасы должны будут приблизиться к входу в пролив на безопасное от русских гладкоствольных ружей расстояние (350 — 400 м.) и прицельным огнём своих орудий и ракет усилить пожары в порту, уничтожить ближние суда в проливе. При необходимости продолжить бомбардировку до темноты. На Геническ эскадре были отведены сутки. Около 8 часов с «Миранды» дали несколько сигнальных пушечных выстрелов и ровно в 8 часов к пристани на шлюпке прибыл парламентёр, командир шлюпа «Ласточка», капитан-лейтенант Фредерик Крауфурд с переводчиком. К ним явился сам князь, подполковник Лобанов-Ростовский. Соблюдая самую изысканную учтивость, парламентер предложил от имени командира эскадры русскому командованию сдать или уничтожить самим суда, все провиантские склады и запасы, принадлежащие правительству. В этом случае обещалась неприкосновенность частной собственности. В противном случае город будет сожжен и взят. От князя он получил такой же учтивый отказ. Ещё некоторое время всё было спокойно. Солнце уже высушило утреннюю росу набиравшими силу лучами.
А в это время, британские пароходы, вымеряя глубины, подходили на минимально возможное расстояние к берегу, становились на якоря, команды готовили орудия к бою. Затопленные в море баржи ничуть не помешали неприятелю. Английские моряки показали хорошее знание морского района. Все корабли расположились на расстоянии от 2 до 3 верст от берега, в соответствии с осадкой каждого. Опасаться ответного огня с берега англичанам не приходилось. Лёгкие 6-фунтовые пушки русских имели максимальную прицельную дальность стрельбы ядрами 800 метров, дальность поражения картечью – 350 метров. Капитан Лайонс перенёс свой флаг на «Спорщик», который имел возможность стать гораздо ближе к берегу, нежели «Миранда» а командир его хорошо изучил местность.
В 10-00 началась бомбардировка Геническа. Городок и сейчас невелик, а тогда был меньше полуверсты по берегу моря и пролива. На этот пятачок, обрушили огонь почти четыре десятка орудий. В начале обстрела англичане весь свой огонь сосредоточили по береговым пристанским и складским площадям. Залетали снаряды и в местечко, причиняя беспокойство пока что больше жителям, чем войскам, укрытым за стенами строений. Глухие звуки пушечных залпов, доносившиеся с моря, шипенье пролетающих снарядов, частый, беспорядочный грохот разрывов в порту, наполнили селение. То тут, то там в порту, иногда – в местечке, с грохотом вырастали и тут же опадали тёмные султаны взрывов. Воздух заполнялся пылью, мешавшейся с чёрный дымом начинающихся пожаров и пропитывался запахом гари. Высоко в воздухе перекрещивались белесые следы от боевых ракет и запальных трубок летящих бомб. От кораблей эскадры отвалили и, не торопясь, направились к входу в пролив пять больших шлюпок-баркасов. Это был отряд вооружённых шлюпок для действий вблизи берега. Командовал им лейтенант с «Миранды» Джон Маккензи. Долгих три часа, пока длился обстрел порта, англичане на баркасах промеряли глубины моря, выбирая позиции для стрельбы как можно ближе к причалам, не обошлось при этом и без посадок на мель. Отдельно держалась ещё одна шлюпка, поменьше, типа гребной катер, с фальконетами (маленькими шлюпочными пушками) и станком для запуска боевых ракет. Приблизившись в пределы досягаемости ближних причалов своими фальконетами, она открыла огонь зажигательными снарядами и ушла, как только расстреляла заряды и выпустила все ракеты. Князя неприятно поразило, что против его расчётов, порт и местечко, а главное его войско оказались в зоне полной досягаемости корабельной артиллерии. Ещё более неприятным сюрпризом было увидеть орудия на десантных, как представлялось ему, баркасах. Орудия эти были большего калибра чем две его полевые пушки. Картечь из пяти таких орудий почти в упор – к такому Михаил Борисович готов не был. О том, что бы под этой картечью вести пехоту на берег нечего было и думать. Отражать неприятеля огнём с обрывов и склонов, тоже теперь казалось невозможным — у него для стрелков не было вырыто наверху ни одного окопа, не насыпано ни метра защитных валов. Устроенная им батарея трёхфунтовых орудий оказалась совершенно открытой для губительного обстрела с моря. Великолепные ещё вчера планы по отражению десанта, сегодня никуда не годились.
Капитан Лайонс с борта «Спорщика» выжидал, когда обнаружат себя русские стрелки, засевшие в порту (он не сомневался, что они там засели), но только нескольких человек, покинули берег в самом начале обстрела. Время шло, всё так же грохотали орудия, запылали суда у причалов, постепенно загорались и склады, там тоже кое-где показалось пламя. Пыль и дым, мешаясь, затягивали пролив чёрным рваным туманом, всё более затрудняли наблюдение, но никаких признаков присутствия войск на берегу не просматривалось. Лайонс не мог поверить, что порт оставлен без защиты. Порт со всеми его складами брошен, значит, брошен и пролив со всеми стоящими в нём судами. Что же тогда вообще собрались защищать русские своим усиленным казаками батальоном? Местечко? Горстка мазанок с несколькими домами не нужны британскому флоту. Впрочем, нужно быть внимательным, возможно их войска начнут занимать позиции по окончанию бомбардировки. Капитан приказал ровно в 13-00 поднять сигнал о переносе огня эскадры на местечко. В 13 часов эскадра перенесла весь огонь на селение. Около 40 орудий осыпали Геническ своими смертоносными посылками. Грохот разрывов потрясал душу, вспышки пламени, клубы дыма и пыли, вид летящих и прыгающих по земле ядер и бомб, рушащихся построек вселяли страх, подавляли волю. Обстановка, могущая смутить и бывалого человека. Михаил Борисович нервничал. Его солдаты были пока укрыты от обстрела за стенами строений, но то, что стены эти простоят недолго, было понятно. Смутился ли Михаил Борисович, совсем ли потерял голову, или, напротив, в точности выполнял инструкции Горчакова, только он приказал своему войску, не сделавшему ни одного выстрела, не потерявшего ни одного человека, покинуть местечко и двигаться по дороге на Чонгар. Из его рапорта: «Десант… не превышал 300 человек, я не подумал бы минуты, чтобы идти ему навстречу, но меня останавливал адский огонь,… я не решился пожертвовать бесполезно горстью людей… с истинным отчаянием приказал отступать». Горстью людей Михаил Борисович называет 750 человек вверенного ему войска, а десанта не было вовсе. Командиры построили свои взводы, роты и двинулись куда приказано. Уходили азовские и донские казаки, конная артиллерия. Князь не оставил в местечке ни дозора ни казачьего разъезда для наблюдения за неприятелем, что можно объяснить лишь одним – намерением действительно удалиться очень далеко – за 30 вёрст, к Чонгару. На «Спорщике» наблюдатель с мачты крикнул вниз «Они уходят, сэр!» «Лейтенант Риск, проводите их бомбами!», приказал капитан командиру канонерки. План, кажется, более чем удавался. «Удивляюсь» — сказал командир канонерки, сверстник капитана – «почему они сразу не ушли, город бы избежал бомбардировки». «Прикажите наблюдателю на мачте смотреть лучше!» — сказал в ответ Лайонс – «русские — мастера на сюрпризы». «Да, сэр!» подтвердил Риск. Он знал о конфузе Лайонса у Соловецкого монастыря, где его «Миранда» попалась в артиллерийскую засаду монахам.
Войско князя уходило к Чонгарскому мосту. Вслед ему гаубица «Спорщика» с интервалом в 2-3 минуты посылала 68-фунтовые бомбы, падающие в стороне от колонн. Артиллеристы канонерки напрямую не видели цели и стреляли, руководствуясь указаниями наблюдателя на мачте. Но вот, артиллерия кораблей прекратила огонь и на мачте «Спорщика» подняли сигнал – приказ шлюпочному отряду продвигаться вперёд. Приблизившись к устью пролива, баркасы открыли частый огонь зажигательными снарядами и бомбами по причалам, складам, судам. К ним присоединились ещё несколько небольших шлюпок со станками для запусков ракет. Через полчаса порт и весь пролив совершенно заволокло дымом и пылью, сквозь которые тут и там пробивались языки пламени. Расстреляв ракеты и орудийные заряды, шлюпки возвращались к эскадре. Полуденное солнце распалило зной. Утих ветер, перестал раздувать пожары и на глазах всей эскадры в проливе оседала пыль, улегалось пламя, редел дым. Стало видно, что и пожары не так уж обширны и склады пострадали не сильно и суда в проливе в большинстве своём уцелели. И насколько охватывал окрестности глаз наблюдателя не было видно нигде ни одного русского солдата, ни одного всадника. Лайонс послал Маккензи приказ возвратиться, войти в пролив, сжечь все суда до единого. Лейтенанту «Миранды» Баклею, бывшему при нём, капитан поручил возглавить группу поджигателей и высадиться в порту под защитой отряда баркасов. Пять баркасов лейтенанта Маккензи направились в пролив. Приблизившись, баркасы обстреляли из штуцеров берег у подножия склонов, затем вошли в пролив. Зорко глядели стрелки с баркасов, готовые открыть огонь в любой момент. Но берег был пуст, на причалах, среди складов, строений — ни души. Под прикрытием баркасов проскользнула в пролив лёгкая 4-х весельная шлюпка с десантом: два лейтенанта и два матроса с горючими материалами для поджогов. Шлюпка подплыла к пристани, офицеры с матросом высадились на берег, оставив на вёслах гребца. Это и был весь десант англичан.
И тут, из местечка, сверху, с обрывов, захлопали нечастые выстрелы. Кто остался там, кто мог стрелять по неприятелю, сколько их там было, до сих пор загадка. Возможно, стреляла охрана складов, десяток — полтора отставных солдат со старенькими ружьями. Дымки выстрелов были заметны с палубы «Спорщика». «Вот Вам русский сюрприз, Риск» — сказал Лайонс, опустив бинокль. – «Они оставили снайперов на склонах. Не думаю, однако, что это нам помешает. Будь снайперов больше – другое дело». Штуцерники баркасов открыли по «снайперам» частую стрельбу, не давая прицелиться, между тем как высадившаяся троица поджигателей, прячась от пуль, перебегала с факелами от склада к складу, от штабеля к штабелю, от бунта к бунту, заставляя разгораться всё новые и новые пожары. Так продолжалось около часа. В конце — концов, поджигатели вернулись в шлюпку и торопливо отчалили. Должно быть, к тому времени и заряды у «снайперов» закончились. Стрельба с обрывов прекратилась и пять вооружённых баркасов лейтенанта Маккензи направились дальше в глубину пролива, жечь стоящие в нём суда. К пожарам в местечке и на причалах прибавились пожары в проливе, расползающиеся всё дальше, по мере продвижения баркасов. Команды многих судов топили свои посудины, дабы избежать сожжения, сами выбирались на берег, собирались мелкими группами, ждали, чем всё кончится. Между тем отряд князя два часа маршировал по дороге на Чонгар, проходившей сбоку пролива, по высокой части местности. О чём думал командир, сдавший неприятелю без единого выстрела всё, что он обязан был по своему долгу и чести защищать, не знает никто, но удалившись на 5 вёрст, князь остановил свой отряд «на колодезях». Там, с сивашского мыса был виден пролив, затянутый дымом горящих судов. Около 15 часов, князь вознамерился, как написано в его рапорте, «наказать неприятеля», зашедшего в пролив слишком далеко. Он выступил обратно к Геническу с двумя ротами пехоты, двадцатью конными донскими казаками, азовскими казаками и двумя полевыми пушками, после двухчасового марша остановил войско в полутора верстах от местечка. Не имея наблюдения за противником, он не мог знать, чего ему ожидать со стороны Геническа и вынужден был оставить на дороге две роты солдат в качестве прикрытия. С остальными Михаил Борисович принялся спускать пушки к проливу. В проливе распоряжались как у себя дома 5 баркасов лейтенанта Маккензи, с пятью отнюдь не лёгкими орудиями и сотней штуцерных стрелков. У Михаила Борисовича было 58 казаков и 2 лёгкие пушки, бесполезные даже против штуцерных ружей. Силы были слишком не равны, князь вёл свой маленький отряд на гибель, сознавая или нет. В то, что произошло далее трудно поверить, но это было — англичане ударились в бегство. У них, оказалось, были свои проблемы. Орудийные заряды они расстреляли ещё прежде чем вошли в пролив, а патронов, после того как битый час вели беглый огонь по «снайперам», осталось не столько, что бы ввязываться в новый бой. Спасение виделось им только в вёслах и стрелки, побросав ружья, ухватились в помощь гребцам. Всё это происходило в районе старинного брода Тонка вода, тайного пути в Крым в незапамятные времена. Вёснами низменные берега здесь топкие и пушкари князя не смогли подвезти орудия к самой воде, да и некогда было – шлюпки уходили на глазах. Огонь открыли с расстояния 150 саженьев (300 метров), т.е. почти на предельной дальности для картечи лёгких пушек. После первых пристрелочных залпов, шлюпки были уже вне зоны поражения картечи и артиллеристы перешли на стрельбу картечными гранатами (шрапнелью). Всего было сделано 19 выстрелов. Отрезать шлюпки от выхода из пролива не удалось, но британцам всыпали под торжествующие крики судовых команд, собравшихся на берегу.
В рапорте капитана Лайонса «…Хотя несколько из них (шлюпок) были поражены шрапнелью и картечью, к большому счастью только один человек был легко ранен». Видно капитан писал свой рапорт больше для газет, он при этом и количество русских пушек удвоил, хотя всё видел собственными глазами. Князь в своём рапорте, ссылаясь на показания казаков и моряков из судовых команд, указал 15 англичан, «павших в шлюпках» от картечи. Капитан Лайонс за происходящим наблюдал с палубы «Спорщика». «Ещё один русский сюрприз, Риск» — сказал он. – «Вы можете угостить их бомбами?» «Да, сэр!» — сказал Риск — «Но на такой дистанции стрельба неверна, нашим матросам в шлюпках может достаться не меньше чем русским на берегу. Лучше мы накроем бомбами их пехоту на горе». Лайонс согласно кивнул. Открыла огнь гаубица «Спорщика». Бомбы полетели на две роты, оставленные князем на дороге, впрочем, все мимо.
Князь отвёл солдат несколько подальше. Собственно, на текущий день всё было окончено. Михаил Борисович вернул своё войско «к колодезям» и стал там лагерем. Английские корабли подняли на борт шлюпки и ушли для ночёвки на рейд. Наступила ночь. Городок дымился, выбрасывая то тут, то там снопы искр и языки пламени. Князю нужно было кормить людей и он отправил охотников — человек сто казаков и солдат в разгромленный Геническ «за продовольствием и для разведки неприятеля». Сам командир ожидал назавтра распространения военных действий англичанами и был занят составлением плана новой расстановки своих войск. После вылазки в проливе Михаил Борисович воспрянул духом. У него в планах опять всё выходило великолепно. В завершении рапорта Горчакову о прошедшем дне князь бодро пишет: «Я занимаю Чонгарский мост, имею пикеты на проливе против самого Геническа и на море и высылаю разъезды от себя и от сотни, стоящей у моста, на 15 верст с обеих сторон по Сивашу. Надеюсь, что неприятель меня не обманет и не обойдет».
Между тем склады в порту продолжали полыхать, никто их тушить не собирался, так что со временем загорелось и то, что смогли отстоять от неприятеля «снайперы».
Капитан Лайонс мог с полным основанием считать план свой выполненным. Оставаться здесь дольше британцам не было смысла и не позволяло время. Следующая их задача — прибыть к Таганрогу, самому большому городу и порту на Азовском море и неизвестно, что их там ждало. 18 мая, с рассветом, они снялись с якорей. С утра вновь задул свежий восточный ветер. Не поднимая парусов, эскадра взяла курс на Таганрог. С облегчением перекрестился батюшка Генической церкви, получившей, по его словам, «19 ран». Ещё повсюду дымились головешки, но уже хлопотали у своих повреждённых жилищ геничане, поправляя на скорую руку что можно.
Михаил Борисович вернул войска в местечко только около полудня. Так и не установив постоянное наблюдение за неприятелем, он прозевал уход эскадры ранним утром, позволив пожарам полыхать ещё половину дня. Из его рапорта следует, что в порту сгорело около 20 тыс. тонн хлебных запасов, уцелело около 3 тыс. тонн. Из 98 судов, стоявших на рейде и в проливе, сожжено 48, ещё 21 судно потоплено, в большинстве случаев командами, для сохранения от сожжения. На плаву остались 29 судов, спасённых князем той отчаянной бесшабашной вылазкой. Трудно представить, с каким чувством читал рапорт обо всех этих несчастьях князь Михаил Дмитриевич, так обнадеженный Михаилом Борисовичем двумя днями раньше. У Горчакова и без того было неприятностей сверх меры с одной только Керчью. А через несколько дней, после получения им рапорта из Геническа, 26 мая, союзники в Севастополе взяли штурмом Селенгинский и Волынский редуты, а так же Камчатский люнет. Академик Е.В.Тарле пишет по этому поводу: «Наблюдавшие поведение Горчакова и его начальника штаба Коцебу, в деле защиты Селенгинского и Волынского редутов и Камчатского люнета, возмущались легкомыслием, с каким командование путало и портило дело». Что-то похожее просматривается и в поведении князя Лобанова-Ростовского в организации отражения нападения на Геническ 17 мая. Действия англичан ясно показали, что нападение это было направлено на разрушение переправы через пролив, на уничтожение судов и пристаней, на лишение Крымской армии запасов, накопленных в местечке. Между тем, оставив всё, что действительно нуждалось в защите, командующий отрядом подполковник Лобанов-Ростовский «отражал» мнимую угрозу Чонгарскому мосту. Что и предопределило полный успех англичан в осуществлении ими своих замыслов в Геническе. И уж точно печать этого легкомыслия лежит на военной сводке событий дня 17 мая, представленной штабом Крымской армии: «…после 2-х часовой бомбардировки союзники пытались высадить десантные отряды в Геническе. Высадка была отбита двумя ротами пехоты и казачьей командой …».
В завершение всего, 13 июня 1855 г., приказом командующего по Южной армии князя Горчакова, князь Лобанов-Ростовский, за боевые действия при Геничах награждён золотой саблей. Правда, правительство не разделило восторга командующего по поводу подвига его флигель-адъютанта и открыло следственное дело, именовавшееся: «О сожжении неприятелем казенного провианта в Геническе». Должны были быть названы виновные по этому делу и представлены к взысканию. Следствие тянулось долго, и было прекращено после окончания войны по высочайшему повелению, сильно смахивающему на амнистию в нашем нынешнем её понимании.
Но всё это шло само по себе, а служба князя текла сама собой. 30 мая он был отозван Горчаковым в Севастополь, находился там при командующем во время бомбардировок и штурма, а 8 июня вновь вернулся в Геническ и командовал местным, всё увеличивающимся отрядом до 1 августа. Затем он был вновь отозван Горчаковым, и 4 августа назначен командиром Владимирского пехотного полка в Севастополе. К тому времени Владимирский пехотный полк был выведен из боёв и более в них не участвовал.
Об успехе эскадры в проливе Тонкий взахлёб писали английские газеты. Были объявлены герои – те два лейтенанта и матрос-канонир, поджигавшие склады в порту. Офицеров продвинули по службе. Через две недели лейтенант шлюпа «Ласточка» Хью Бургойн стал командиром канонерки «Спорщик». Лейтенант с «Миранды» Сесил Баклей через две недели тоже получил в командование канонерку — злополучную «Змею», разбитую в бою с керченскими пароходами. По окончанию войны, когда будет учреждена высшая военная награда Британии — «Крест Виктории», её вручат одним из первых обоим лейтенантам и бывшему с ними матросу-канониру шлюпа «Горячий» Джону Робартсу. Лейтенант с «Миранды» Джон Маккензи за командование шлюпочным отрядом в проливе Тонкий и лейтенант Ричард Риск, командир «Спорщика», получили очередное звание «коммандер» (капитан – лейтенант).
IV Таганрог.
Оставив за кормой разгромленный Геническ, «Лёгкая эскадра» держала курс на Таганрог. Капитан Лайонс в прекрасном настроении просматривал план штурма, составленный штабом контр-адмирала. Мелкое море у Таганрога не всякому судну позволяло приблизиться к городу на пушечный выстрел и в Керчи спешно строили мелкосидящие плавучие батареи, устанавливая пушки на баркасы и плоты, подобрали ещё несколько малых пароходов для усиления «Лёгкой эскадры». Всё это должно было присоединиться к ней у Таганрога. Должен был прибыть и десантный отряд, сформированный из матросов линейных кораблей. В плане чётко были расписаны этапы операции, по минутам указано время, не забыты детали. Лайонс был доволен – регулярных войск в Таганроге, кроме гарнизонного полубатальона, нет, артиллерии нет. Русским не устоять, как не устояли они в Геническе.
Эскадра шла своим обычным порядком: тихоходные суда — колонной, скороходы рыскали впереди по курсу и на флангах, захватывая встретившиеся суда. Англичане допрашивали моряков, рыбаков, затем высаживали в их же шлюпки и отпускали на волю волн. Захваченные суда сжигали.
Утром 19 мая прохождение по морю неприятеля – 11 пароходов с множеством захваченных мелких судов на буксире, зафиксировали посты на Белосарайской косе и по казачьему семафору передали в Таганрог. Горожане готовились дать отпор врагу. Раннее они очень рассчитывали на непреодолимость керченских укреплений и теперь были в большой тревоге.
Таганрог на то время был крупнейшим портом Азовского моря и одним из важнейших портов империи. Главная статья вывоза – хлеб, кроме того — шерсть, кожи, льняное семя, сало, лес, металл, уголь, другие товары. Немало товаров везли из-за границы. Здесь была главная складочная таможня. Ввиду мелководья у берегов, товары с судов и на суда доставлялись на мелкосидящих баржах. Баржи грузились у каменной набережной (Воронцовской), построенной по восточную сторону городского мыса. Глубины здесь были в среднем 8 и 9 футов (2,4 – 2,7 метров). Кроме того, была гавань, построенная ещё Петром I, она и сейчас входит составной частью в акваторию порта и так и называется «Петровский бассейн». Расположена гавань по западную сторону городского мыса. Она была огорожена молами, от времени обмелевшая, с глубинами, где 8 футов, где меньше, для торговли не так удобна. Постройки адмиралтейства, здания и склады таможни, строения биржи, купеческие склады, штабели лесоматериалов тянулись по городской береговой полосе, занимая её от кромки воды до склонов береговой возвышенности. Двойной ряд их начинался в Петровской гавани и заканчивались они через три с лишним версты обширными строениями и открытыми площадками таможни.
Таганрог имел старую земляную крепость екатерининских времён на высоком берегу, над Петровской гаванью. С трёх сторон её окружали порядком оплывшие от времени валы, рвы с палисадами, четвёртой же стороной крепости являлся отвесный береговой обрыв. Войск и пушек в крепости давно не было, сама крепость была упразднена 70 лет назад. Крепостной госпиталь являлся единственным действующим её учреждением. Какими силами располагал город для защиты свидетельствует один из руководителей обороны, походный атаман Всевеликого Войска Донского генерал-лейтенант И.И.Краснов: «В Таганроге находился гарнизонный полубатальон, около 300 чел., которые могли быть в строю и до 20 чел. жандармской команды. К ним можно было присоединить не более 4-х сотен полка Краснянского». Артиллерии не было совершенно. Руководители обороны, военный губернатор Таганрога граф Толстой, отличившийся в прошлую турецкую войну и генерал-лейтенант И.И. Краснов, понимали, с какой силой им придётся иметь дело. 15 мая провели совещание с участием всех значительных лиц в городе, военных и гражданских, крупных купцов, на котором определили необходимые для защиты меры. Объявили приём добровольцев в милицию, простых людей и дворян, составили отряд в 350 человек; дворяне выбрали командира – капитана 1 ранга Зигури и тот, не медля, приступил к обучению милиционеров военному делу. Были отправлены из города ценности, документы, некоторые учреждения. Отправили в реку Дон все суда, какие только могли туда пройти. Часть жителей под охраной казаков на время покидала город. 19 мая в Таганрог пришёл из Новочеркасска учебный казачий полк, пополнив ряды защитников. Подполковник Краснянский, охранявший своим 68-м полком побережье от устья Дона до устья Миуса, стянул в Таганрог 5 сотен казаков, оставив на береговой линии лишь сотню. Силы защитников возросли до 1700 человек, но пехоты было очень мало и полностью отсутствовала артиллерия. В то же время стало очевидным, что неприятель имеет возможность прицельно и безнаказанно расстреливать корабельными орудиями на низком берегу вся и всех, делая невозможным всякое ему сопротивление. Руководители обороны, при таком положении решили защищать город, используя высокие береговые обрывы и склоны. Известный таганрогский краевед Филевский П.П. пишет, что была и некоторая надежда у таганрожцев, что союзники бомбардировать торговый город не станут. Они помнили, что бомбардировка Одессы в 1854 г. вызвала взрыв негодования в Европе и считали что после всего, в отношении Таганрога, такая мера невозможна. Это можно понять, как и то, что многим неискушенным обывателям всё происходящее казалось вообще неправдоподобным.
20 мая, утром, пришла весть, что неприятель проследовал Мариуполь и направился к Таганрогу, а вечером английский отряд «Лёгкой эскадры», 11 пароходов, во главе со шлюпом «Миранда», завершив переход от Геническа, бросил якоря в десяти милях от Таганрогского порта. Надежды рухнули, им взамен пришло чувство острой опасности, многие жители бросились вон из города. Сотни подвод запрудили улицы, создали такую толчею на дорогах, что власти отрядили казаков навести там порядок. В Петровской гавани топили суда – шхуны «Унылая» и «Секстант», чтобы не достались неприятелю, сожгли парусный транспорт «Аккерман». Известия о появлении неприятеля у Таганрога в один день докатились до Ростова на Дону, Нахичевани, Азова. Там многие жители тоже покидали города, уходили во внутренние местности. Тем временем неприятельская эскадра росла на глазах, к ней подходили от Керчи всё новые английские и французские суда. 21 мая на дальнем (18 – футовом) Таганрогском рейде дымили 20 боевых паровых судов, на воде при них покачивались 12 орудийных плотов и 24 пушечных баркаса. Каждый баркас, а это были баркасы линейных кораблей, то есть самые крупные из всех, был вооружён 24 фунтовым орудием, жёстко установленном на специальных креплениях в носовой части и мог иметь на борту полтора – два десятка штуцерных стрелков. Каждый орудийный плот, представлял собой платформу длиной 45 футов (13,5 метра), сколоченную из толстых досок и брусьев, на которой стояло 32 фунтовое орудие. Плавучесть плоту обеспечивали 29 бочек, подвязанных к нижней части платформы. Контр-адмирал Лайонс ожидал многого от применения плотов с крупнокалиберными орудиями при штурме Таганрога и поставил руководить их сборкой командира шлюпа «Стромболи» Коупера Фиппса Кольза, своего племянника.
Первый плот получил название «Леди Нэнси», распространившееся на все остальные. В отечественных письменных материалах того времени пушечные баркасы иногда именуют канонерками, иногда – плавучими батареями. Так же по-разному называют и орудийные плоты. Паровые колёсные суда чуть ли не все подряд именуют пароходофрегатами, хотя таковых в мелком Азовском море и быть не могло. Кто-то пишет о паровых бригах.
Всё это создало неразбериху по составу эскадры союзников в Азовском море вообще и в частности у Таганрога, и разобраться стало возможно только с привлечением исторических трудов бывших союзников. На самом деле в нападении на Таганрог участвовали 4 винтовых и 8 колёсных шлюпов, 4 винтовые и 2 колёсные канонерки, 2 малых вооружённых колёсных парохода. Вместе с гребными пушечными баркасами, и орудийными плотами они составили самое мощное боевое соединение, собранное союзниками за всё время военных действий (более 6 месяцев) на Азовском море. В нём насчитывалось 130 орудий, и около двух десятков станков для запуска боевых ракет. Одно только мешало союзникам. Восточный ветер согнал воду и без того мелкого Таганрогского залива так, что крупные шлюпы с осадкой около 4 метров не имели возможности подойти ближе 10 миль к берегу. Оставалось выжидать перемены ветра на нагонный (западный), чтобы хоть часть кораблей могла приблизиться на пушечный выстрел. И пока благоприятного ветра не было, союзники промеряли глубины, уточняли условия подхода к берегам. Тем временем руководители обороны города внимательно наблюдали за неприятелем, с целью определиться в его намерениях. Не упустили и возможность продемонстрировать неприятелю свою силу, устроив учебному казачьему полку на самом виду эскадры учения по полной программе. К вечеру 21 мая подул ожидаемый союзниками западный ветер, поднявший за ночь на несколько футов уровень моря. Рано утром 22 мая, как только рассвело, канонерка «Рекрут», стала на якорь чуть более версты от оголовка мола Петровской гавани. На «Рекрут» перенёс свой флаг командующей «Лёгкой эскадрой» капитан Эдмунд Моубрей Лайонс. Чуть мористее бросил якорь французский двухпушечный шлюп «Дофин», с командующим французским отрядом капитаном Бералем на борту. Как только оба судна стали на якорь, к набережной от обоих судов поплыли шлюпки под парламентскими флагами. Из них высадились британский парламентер, командир шлюпа «Горячий» лейтенант Хортон и французский парламентер, лейтенант Жорэ, адъютант контр-адмирала Шарнэ, младшего флагмана французской эскадры на Чёрном море. С ними были переводчики. Жители Таганрога высыпали на склоны, с любопытством и беспокойством разглядывали незваных гостей. На переговоры прибыли городской прокурор Война и чиновник губернатора барон Франк. Парламентёры со всей возможной учтивостью предъявили требования сдать город с удалением из него всех войск на 1,5 мили. При выполнении этого, союзники обещали ограничиться лишь уничтожением казённых запасов и заведений и гарантировали полное спокойствие мирным жителям. По получении решительного отказа, парламентёры откланялись и отбыли восвояси. В 9-30 капитан Лайонс отдал приказ командиру канонерки «Рекрут» открыть орудийный огонь, а пароходы, вооружённые баркасы и орудийные плоты начали подтягиваться ближе к берегу, расстанавливаться на заранее отведенные им места. В 10-00 расстановка закончилась и началась большая бомбардировка Таганрога, порта и города. Началось осуществление операции, разработанной заблаговременно в штабе командующего морскими силами союзников на Чёрном море. Всего по городу вели огонь около 60 орудий, до двух десятков ракетных установок. Силы защитников Таганрога были расположены в соответствии с тем, где предполагалась высадка главного десанта. На берегу, у биржи, располагались скрытно милиция и учебный полк. Гарнизонный полубатальон был скрыт у крутого спуска к бирже, против Воронцовской пристани. Из пяти сотен полка Краснянского, три сотни стояли в резерве около соборной площади, две сотни расположились постами вокруг города. Морские силы союзников располагались так, чтобы охватить бомбардировкой весь город, с возможностью высадки десантов на протяжении всего берега. В Национальном Морском Музее Британии, в Гринвиче, хранится рисунок, впервые опубликованный в июле 1855 г. в Иллюстрированных Лондонских Новостях. Сделан рисунок корреспондентом этого еженедельника, с палубы одного из судов. Называется «Бомбардировка Таганрога». Рисунок панорамного плана. Слева на нём изображена группа самых мелкосидящих паровых судов эскадры, стоящих против Петровской гавани и крепости. Пароходы стоят дугой, охватывая Таганрогский мыс, загнув свой левый фланг к берегу. Под каждым судном написано его название. Из них, ближе всех к берегу, почти у самого мола, стоит 2 пушечный пароход «Дунай». Виднеется затопленное у входа в гавань судно. Канонерка «Рекрут» стоит чуть более версты от мола. Неподалеку за «Рекрутом» стоит 2 пушечный пароход «Сулина». За «Сулиной» стоит на якоре французский 2 пушечный шлюп «Дофин». Обращённые к берегу борта судов окутаны дымами орудийных выстрелов. От «Дуная» к городу тянется след зажигательной ракеты. На рисунке отсутствует «Весер», ставший на якорь рядом с «Рекрутом» несколько позже, как только закончил развод орудийных плотов и баркасов. Эти 5 судов обстреливали Петровскую гавань, старую крепость с госпиталем и часть города, прилегающую к ним. Обстрелу подвергся и Свято-Никольский храм, находившийся в ту пору внутри крепостных валов. Два ядра, засевшие в его стенах, до сегодняшнего дня являются безмолвными свидетелями варварства союзников. Базанкур упоминает об обстрелах таганрогских храмов и это у него похоже больше на оправдание. Будто бы вначале был отдан приказ щадить храмы. Потом увидели, что «русские войска прошли на обрывах, где построены наиболее красивые отели города, разместились в домах, в садах, на кладбищах и на высокой колокольне греческой церкви», откуда «начинается живая перестрелка, которая покрывает союзнические войска градом пуль; надо было решиться … направить туда огонь нашей артиллерии». Барон лукавит. Местность, на которой раскинулся Таганрог, на 50 -60 метров возвышается над уровнем моря. Такое обстоятельство не давало особой возможности неприятелю просматривать обстреливаемое пространство и корректировать огонь корабельных орудий даже с самых высоких мачт. Многие снаряды падали с перелётом за городом, на кладбище, на пустырях. Большинство их падало всё же на город. Храмы, большие здания, возвышающиеся над местностью, конечно же, служили неприятелю ориентирами, ну а «войска на высокой колокольне греческой церкви» звучит совсем нелепо. Думается, барону просто неловко за действия соотечественников. Русские в своё время оберегли Париж и от посягательства союзников и от многочисленных банд французских грабителей. Что касается англичан, вряд ли они испытывали угрызения совести за бомбардировку мирного города. Известно, с каким маниакальным пристрастием доблестные британцы расстреливали храмы русских селений в Крымскую войну. На всём Азовском побережье после окончания войны не осталось ни одного храма, ни одной церквушки, которые бы не имели отметин от снарядов английских пушек, некоторые же были разрушены совершенно. В тот день в Таганроге были повреждены артиллерийским огнём церкви Константиновская и Михайловская (впоследствии Троицкая), соборная и Свято-Никольская. Сомнительная честь обстрела Таганрогского военного госпиталя принадлежит также англичанам, в основном, тем же «Рекруту» и «Весеру», на первом, напомним, в этот день пребывал сам командующий «Лёгкой эскадрой» капитан Лайонс. Но уж тут французы, кажется, проявили характер и отказались составить компанию своим союзникам. Капитан Бераль де Седайгез рапортом доносил, что отдал приказ «свято соблюдать неприкосновенность госпиталя», над которым был вывешен большой, хорошо видный с моря, чёрный флаг и где, как было известно союзникам, находились на излечении раненые севастопольцы. Похоже, в отношениях союзников появилась трещинка. Об этом ещё будет случай вспомнить, а сейчас вернёмся к рассмотрению репортёрского рисунка. Против Воронцовской набережной на рисунке различаются стоящие в линию, фронтом к берегу, пушечные баркасы и орудийные плоты. С интервалом в 35 метров, на якорях и в растяжку между собой на канате, стояли: с левого фланга — 12 французских баркасов, каждый с орудием и штуцерными стрелками на борту, в центре – 12 английских орудийных плотов «Леди Нэнси», и на правом фланге – 12 английских баркасов с орудиями и стрелками. Общая длина этого фронта составила почти полторы версты и командовал им, находясь на командирском баркасе и рассылая от себя посыльные шлюпки, командир шлюпа «Стромболи», тот самый Коупер Фиппс Кольз. По всей линии фронта художником тоже изображены дымы от орудийных выстрелов и следы запущенных ракет. На рисунке выделяются склады на Воронцовской набережной, адмиралтейство, лесные склады, самые большие здания на Греческой улице, городские храмы. Вся центральная часть города в пожарах. Теперь обратимся к обстоятельствам, которые рисунком не передать. Кроме упомянутых 5 пароходов ещё семь кораблей союзников, стоявшие в пределах двух миль от берега, участвовали в артиллерийском обстреле города своими орудиями. Это были французские шлюпы «Чайка», «Брандон», «Фултон», а так же английские канонерки «Спорщик», «Рысь», «Стрелка», «Гончая». Остальные восемь самых крупных кораблей эскадры на пушечный выстрел подойти не смогли и в бомбардировке не участвовали. Их экипажи выделили своих людей в десанты поджигателей и на подвозку боеприпасов к артиллерийским плотам и пушечным баркасам. То были английские шлюпы «Миранда», «Везувий», «Стромболи», «Кроншнеп», «Ласточка» «Горячий» и французские — «Люцифер», «Мегера», Стояли они кто в 3, кто в 4 милях от берега. На прибрежной части Таганрога царил сущий ад. Пушечные баркасы и плоты стояли достаточно далеко от берега, что бы их могли достать пули русских гладкоствольных ружей, но достаточно близко, для прямого пушечного выстрела. Мощь огня 24 фунтовых орудий баркасов и 32 фунтовых орудий плотов не шли ни в какое сравнение с тем, что было знакомо сухопутным войскам. А с кораблей бросали снаряды ещё и 68 фунтовые гаубицы. Массированный прицельный огонь ядрами, бомбами, ракетами, зажигательными снарядами не оставил целым ни одного строения на набережной, вызвал многочисленные пожары. Штуцерные стрелки с баркасов осыпали сотнями пуль всё, что попадалось им на глаза. С учётом такой обстановки руководители обороны изменили и расстановку сил защитников города. Перевели с берега в город учебный полк, что бы уберечь его от потерь. С той же целью милицию на лесной бирже переместили в более безопасное место, которое не обстреливалось. Там же, за строениями укрылся полубатальон и спешенная сотня полка Краснянского. От полка отделили ещё одну спешенную сотню под командой сотника Ермолова и поручили охранять каменную лестницу (спуск с Греческой улицы на набережную, к бирже).
Капитан Лайонс наблюдал за ходом сражения с палубы «Рекрута». Всё шло по плану. Пора было высаживать десанты и на мачте канонерки, заполоскался на ветру сигнал высадки. К берегу направились шлюпки с командами поджигателей, что бы огнём пожаров довершить разрушения, причиненные артиллерийским огнём. Их прикрывала артиллерия и стрелки с баркасов. В Петровскую гавань вошли 5 баркасов, каждый из которых имел орудие и 20 штуцерных стрелков. Командовал этим шлюпочным отрядом капитан-лейтенант с «Миранды» Джон Маккензи. Войдя в гавань, шлюпки разошлись веером, обстреляли картечью и пулями причалы, затем к причалам проскользнула лёгкая шлюпка с «Миранды», высадила двух поджигателей, офицера и боцмана. Они под прикрытием орудийного и ружейного огня баркасов поджигали строения и открытые склады. Два раза поджигатели возвращались к судну за новыми горючими материалами. В результате, в гавани сгорели все постройки и порядка 240 тонн хлебных запасов. Примерно то же самое происходило на всем протяжении берега. То тут, то там приставали к берегу новые и новые шлюпки, высаживали десятки мелких групп поджигателей. С факелами в руках они перебегали от здания к зданию от склада к складу, от штабеля к штабелю и везде, где они побывали, поднимались языки пламени, пожары охватывали всё большее пространство набережных. В дыму группы неприятельских матросов пытались проникнуть в город и везде встречали отпор. Лишь несколько человек сумели незамеченными подняться крутыми тропинками на возвышенность у крепости и открыть там ружейную стрельбу, явно обращая на себя внимание, но были прогнаны казаками полка Краснянского. Тем временем на мачте «Рекрута» взвился новый сигнал и к берегу пошли баркасы с десантом. Около сотни матросов пытались ворваться в город по каменной лестнице, но там сотник Ермолов с казаками встретили их ружейным огнём и заставили ретироваться с потерями. Десантники пытались распространиться по берегу к лесным складам, милиционеры встретили их огнём. Англичане попытались штыками выбить защитников лесных складов, милиционеры вышли в штыковую навстречу и неприятель не принял боя, отступил, пропал в дыму. Лесные склады милиция отстояла. Солнце ещё стояло высоко и ничто не указывало, что союзники собираются угомониться. Крупные и мелкие шлюпки сновали между судами, от кораблей к пушечным плотам и баркасам, доставляя приказы, подвозя боеприпасы. Вновь и вновь в разных местах высаживались мелкие десантные группы. Жестокий орудийный и ружейный обстрел продолжались. Тяжёлый серый пороховой дым клубился над водой, стелился по низкому берегу, окутывал склоны, чёрный дым пожаров поднимался высоко в небо. К «Рекруту» стремительно подлетали и так же быстро отваливали лёгкие шлюпки с потными гребцами – Лайонс собирал донесения, отдавал приказы. Всё было предусмотрено. Все попытки союзников проникнуть или ворваться в город были пока лишь разведкой боем и желанием отвлечь главные силы обороняющихся от места высадки главного десанта. Штурм должен был превратиться во всеобщий, как только главный десант взойдёт на городскую возвышенность. На мачте «Рекрута» развернулся на ветру новый флаг и баркасы с главным десантом пошли к берегу. У английского художника-мариниста Бедвелла есть картина «Атака на Таганрог». Там изображены шлюпки с десантом, направляющиеся к берегу. В шлюпках рослые молодцы в высоких кепи с винтовками с примкнутыми штыками — Королевская морская пехота.
Полубатальон морских пехотинцев, 300 штыков, высадился около 16 часов, на берегу, напротив Константиновской церкви. Там склон береговой возвышенности крутой, заросший кустарником и мелкими деревцами с редкими тропинками. Неприятеля в таком малодоступном месте можно было ожидать меньше всего, а берег и склон затянуты дымом. Значит, много шансов, что высадка пройдёт незаметной. Такого, однако, не случилось. Руководители обороны ожидали такое развитие событий и держали неподалёку свою главную силу — гарнизонный полубатальон. Придвинув полубатальон поближе, послали за учебным полком. Рота ветерана Кавказской войны отставного подполковника Македонского заняла ограду церкви, другая рота полубатальона была оставлена вблизи, как резерв. В это время англичане уже поднимались по склону. По ним открыли частый огонь стрелки Македонского.
Десантники, отвечая огнём своих штуцеров, продолжали приближаться к вершине. Ещё немного и они были бы наверху, они уже видели себя в городе. Но, напрасно. Ротный командир, старый ветеран, в последний, казалось, момент подал команду и шеренги колеблющихся штыков нависли над атакующими, двинулись навстречу. Англичане оторопели. Не давая им прийти в себя, пехотинцы Македонского ринулась вниз. Ошеломленный неприятель почувствовал что вот сейчас, сию минуту, секунду он будет смят, заколот, затоптан. Солдаты, не слушая или не слыша команд офицеров, прыгали по крутому склону вниз, бежали по мелководью к спасительным шлюпкам. Отразив неприятеля, Македонский вернул роту на исходную позицию. Всё произошло очень быстро. Учебный полк и подойти не успел.
На палубе «Рекрута» Лайонс опустил бинокль. Он видел, как из рваного серого тумана вываливались толпы морских пехотинцев и бежали к шлюпкам, которые уже начали разворачиваться носом в море. Шлюпки десанта поспешно отходили от берега, торопясь удалиться вне выстрелов. И ничего более предпринять было невозможно, приближался вечер. Капитан приказал усилить бомбардировку, а через 30 минут, в 17 часов, вывесил на мачте «Рекрута» сигнал «Общий отбой». Стали отводиться шлюпки к судам, потащили на рейд орудийные плоты. В 17-15 огонь с судов прекратился совершенно и все они ушли на рейд.
Таганрожцы принялись наводить порядок: нужно было усмирить чернь, громившую винные лавки и кабаки, нужно было тушить пожары. В городе они были потушены, но на берегу к бушующему пламени портовых складов, биржи нельзя было и приблизиться. Там до утра торжествовал раздуваемый ветром огонь, высоко вздымались снопы искр, с грохотом обрушивались перекрытия. Всего сгорели 148 построек, 69 зданий были огнём повреждены. Бомбардировка длилась шесть с половиной часов, выпущено было, как считают таганрожцы, не менее 10000 снарядов, во всяком случае, только неразорвавшихся бомб было подобрано около сотни и гранат более пятисот. Среди населения убито 10 мужчин и одна женщина, ранено 15 человек, контужено около 30. У военных убит один казак, ранен 1, контужено 4 офицера, среди них – сотник Ермолов. Нижних чинов ранено 9, контужено 13 человек. Жертвы эти принесены были защитниками Таганрога не напрасно. Таганрожцы были уверены, что защитив свой город от вторжения, они избавили его от участи униженной, разгромленной и разграбленной Керчи.
Там, в занятой союзниками Керчи продолжалась трагедия гражданского населения, оставшегося по всяким причинам в городе. Ограбленные, униженные до последней степени, запуганные ежедневными убийствами люди осаждали французского коменданта, с мольбой предоставить им возможность покинуть город, отдавали за это последнее что имели. К английскому военачальнику с такими просьбами обращаться было бесполезно – на всё отказ, да англичане и сами отличились в грабежах. Французский комендант устраивал мелкие группы на попутные транспорты для высадки в Одессе, Ялте. Французское командование выделило корвет «Катон» и тот под парламентерским флагом доставил в Бердянск 500 человек. Но и он, конечно, не мог перевезти всех желающих. Те, кто остались, испили чашу страданий до дна и до ухода союзников из Керчи дожили далеко не все.
Каковы потери понесли союзники в тот день в Таганроге неизвестно. Англичане, как правило, о своих потерях либо умалчивают, либо сильно занижают их цифры. Имеем, например, такие сведения: «В Таганроге только один раненый моряк» (W.Loney). Французские сведения: «Мало людей пострадало, хотя шлюпки имели многочисленные отметины от пуль» (Базанкур). Английское командование распространило сводку, что Таганрог был сильно укреплён и защищался регулярным войском, численностью 3,5 тысяч штыков. Командующий морскими силами союзников в Чёрном море контр-адмирал Эдмунд Лайонс Барт, энергичный и честолюбивый человек, без пяти минут первый лорд адмиралтейства, был безусловно разочарован. Он лично руководил разработкой операции по штурму города, стянул столько сил к Таганрогу. Захват города, пусть хотя бы на час, должен был стать главным событием Азовской кампании, поднять дух союзников, оживить надежды на осуществление плана Пальмерстона хотя бы в отношении Кавказа. Не получилось. Историки бывших союзников нигде ни словом не упоминают о попытках взять город, будто таковых и не бывало. За нападение на Таганрог не награждён ни один офицер и ни один офицер не получил повышения по службе, в то время, как за маленький Геническ четверо офицеров эскадры были продвинуты в должностях и званиях, двум из ним были вручены «Кресты Виктории».
Союзники отдыхали и приводили себя в порядок около суток, прежде чем поднять якоря. У них было мало времени. Через несколько дней всей эскадре необходимо было возвращать войска из Керчи под Севастополь. На 6 июня был назначен генеральный штурм города — крепости. Пароходы «Дунай» и «Сулина» потащили орудийные плоты и баркасы курсом на Керчь, а главные силы «Лёгкой эскадры», 18 вымпелов, направилась к Мариуполю.
V Мариуполь – Ейск — Керчь.
Эскадра достигла Мариуполя 23 мая вечером, около 18 часов, и стала на якоря ввиду порта. Мариуполь, город и порт основан в 1778 г., после переселения на побережье крымских греков. Накануне Крымской войны Мариупольский порт, наряду с Таганрогским и Бердянским был одним из самых крупных на Азовском море. Население составляло около 10 тысяч. Главная торговля – зерном, льняным семенем и другими товарами сельскохозяйственного происхождения, производимыми на прилегающей к городу местности. Как и в Таганроге, торговые суда загружались на рейде с мелкосидящих барж и каботажных судов. Причалы находились в устье реки Кальмиус. Сам Кальмиус в те времена на протяжении почти восьми вёрст от впадения его в море был достаточно глубок и широк, образуя так называемый, «лиман», в котором укрылся от неприятеля местный каботажный флот, числом до 70 судов.
В Мариуполе находился штаб Донского №66 казачьего полка, растянувшегося постами по берегу от Белосарайской косы до устья Миуса. Командир полка подполковник Кострюков имел около недели времени, что бы подготовиться к приходу неприятеля и использовал время с толком. Начал он с того, что стянул в Мариуполь 4 сотни своего полка, ещё более растянув по береговой линии оставшиеся две сотни. Понимая, что уберечь казённые грузы в порту от артиллерии неприятеля невозможно, подполковник со своими казаками организовал их вывозку в окрестности. Казаки оперативно привели из ближних селений сотни телег, так же быстро нашлись и сотни грузчиков. К приходу эскадры всё было вывезено, в порту остались лишь грузы английских, французских, австрийских купцов, застрявшие по случаю войны. В 8 утра 24 мая, шлюпка под белым флагом высадила на берег парламентеров союзников, но Кострюков к ним не вышел. То есть, доподлинно неизвестно, выходил ли он к парламентёрам или нет, имеющиеся материалы противоречивы. Вообще-то разговаривать с неприятелем ему было как будто не о чем, в городе у него пока были только две сотни казаков, а две ещё не вернулись из предместья, куда отправляли последние грузы из порта и подполковник срочно послал за ними. С другой стороны навлекать на город бомбардировку тоже было ни к чему. Пожалуй, наиболее логичны сообщения, что к парламентёрам вышли жители, сообщившие, что город эвакуирован и казаки ушли за 10 вёрст (Базанкур). Союзники после недолгого раздумья, в 9.30 открыли огонь по причалам. Через полчаса, шлюпочный отряд лейтенанта Маккензи, пять баркасов, с пушками и множеством стрелков на борту, вошли в устье Кальмиуса. Строения и склады на причалах были зажжены частью артиллерийским огнём, частью – высадившимся с лёгкой шлюпки поджигателями под защитой вооружённых баркасов. Там им помех не было, а в сторону города союзники благоразумно не распространялись. Но их попытка подняться по Кальмиусу и сжечь суда в лимане, провалилась. Как только Кострюкову доложили о том, что неприятельские баркасы направились в лиман, он с двумя сотнями поскакал к Кальмиусу, оставив в городе лишь наблюдательный пост. Одну сотню подполковник спешил, рассыпал её вдоль берега и приказал встретить неприятеля ружейным огнём. Соотношение сил было как будто не в пользу казаков: сотня их гладкоствольных ружей против сотни штуцеров и картечи пяти пушек англичан, но были и другие обстоятельства. Берега Кальмиуса были довольно изрезаны, густо заросли поверху травой, понизу – камышом, словом местность казакам способствовала. И вот началось. Ружейная трескотня, пушечные залпы, свист пуль, визг картечи. И… баркасы Маккензи остановились. Затем попятились, сплывая по течению, огрызаясь картечью. А ещё спустя некоторое время на ближних холмах показались скачущие на помощь казакам две сотни, вызванные Кострюковым из предместья. Померещилось англичанам, что им хотят отрезать выход к морю или на самом деле так было, только баркасы Маккензи развернулись и ходко пошли обратно, несмотря на то, что к ним в усиление плыли ещё 5 пушечных баркасов. Больше попыток пройти в лиман не было. Эскадра открыла огонь по берегам Кальмиуса, по порту, по городу, закончив бомбардировку в 13 часов. В городе было сожжено или повреждено 20 домов и амбаров. В порту, на бирже сожжены все постройки, впрочем, большей частью принадлежащие иностранным купцам, англичанам, французам, австрийцам — Мариуполь в значительно большей степени, чем Таганрог обязан был своему развитию иностранному капиталу. Отразив нападение на Кальмиусе, Кострюков вернул казачьи сотни в город. Там, как и в Таганроге начались бесчинства черни, громившей кабаки и лавки. Потребовалось вмешательство казаков для наведения порядка. Около 18 часов союзники ушли. Здесь, в Мариуполе, трещинка в отношениях союзников углубилась. Капитан Бераль де Седайгез, командующий французским отрядом, вовсе запретил своим судам обстреливать беззащитный город, между тем англичане не стеснялись ни в количестве выпущенных снарядов, ни в выборе мишеней для стрельбы. Пострадал хорошо заметный с моря мариупольский Собор Святого Харлампия. И долго, пока существовал собор (до 1930 г.), пушечные ядра, застрявшие в его стенах, напоминали горожанам о варварском нашествии с моря. А капитан Бераль после Мариуполя отослал к Керчи шлюпы «Дофин» и «Чайка» с шестью пушечными баркасами, посчитав их при такой войне лишними. В «Лёгкой эскадре» осталось 16 судов. Капитан Лайонс отчитался за Мариуполь: «Овладели городом без сопротивления».
Через несколько часов «Лёгкая эскадра» подошла к Ейску. Ейск основан был всего лишь семь лет назад как город и порт. Находился на территории Черноморского Казачьего Войска. Насчитывал к 1855 г. около 5 тысяч жителей и имел с заграницей торговлю зерном, правда, очень скромную. Большие торговые суда загружались на рейде с мелких, каботажных. Имел свою таможенную заставу. Весь порт – это временный причал на Ейской косе, выходящий в лиман. Представлял он из себя обыкновенный помост на козлах, длиной до 200 метров, который разбирался к зиме. В навигацию 1855 г. причал по случаю войны не устанавливали. Тогда всё это было в трёх верстах от города. Сам город располагался у основания Ейской косы, между водами Таганрогского залива и мелкого Ейского лимана. В Ейске был военный госпиталь, открытый после начала войны. Войск в городе не было вовсе. Командование Черноморского казачьего войска мало того, что не выделило для защиты города и сотню казаков, но даже не известило городские власти о прорыве вражеской эскадры в Азовское море. Об этом горожане узнали от капитанов торговых судов, вышедших 14 мая в Керчь и вернувшихся, как только увидели дымы на горизонте. Город был полностью беззащитен. Градоначальник полковник Чередеев распорядился вывезти из города общественные и церковные ценности, а так же раненых и персонал госпиталя в станицу Староминскую. Ейское купечество обратилось к градоначальнику с просьбой выполнить все требования неприятеля, не подвергать город опасности бомбардировки, выразив готовность возместить ущерб казне. Не видя другого выхода, Чередеев согласился. Приказав всем офицерам покинуть город в случае высадки неприятеля, полковник уехал. Город покидали и многие жители. Между тем, союзники с вечера промеряли глубины, искали удобные подходы к берегу. Утром, 25 мая, их корабли расположились в готовности к бомбардировке, к берегу с той же целью приблизились фронтом два отряда вооружённых баркасов. В 8-00 прислали парламентеров. После первых переговоров на берег высадился отряд в 30 человек. Отряд встретила городская делегация хлебом-солью. Союзников провезли на экипажах по городу, по их требованию уничтожили небольшие казённые запасы зерна. Склады сена на берегу союзники сожгли сами. После чего эскадра ушла. Горожане были, в общем, довольны таким оборотом дела, если бы не осадок от чувства унижения перед незваными гостями.
На следующий день, примерно тоже самое, что было в Ейске, произошло в Темрюке. На этом для «Лёгкой эскадры» первый поход по Азовскому море завершился и основной её состав взял курс на Керчь. Четыре судна должны были остаться для блокады косы «Арабатская стрелка», не допуская движения по ней конвоев. Союзники ещё не знали, что почтовый тракт со Стрелки переведен на новую дорогу внутри полуострова через Чонгарский мост, потому их удар придётся по пустому месту и почти месяц они будут рыскать вдоль берегов 110-верстной косы в поисках конвоев и удивляться как хорошо те прячутся. Но прежде всего шесть шлюпов завернули в Арабатский залив и «посетили» в нём крохотный, в несколько хижин, рыбачий хутор Китень, ныне, кажется, слившийся с Семёновкой. Китень в войну тоже имел какое-то значение для снабжения армии и флота, как маленькая пристань в заливе. Он был удобен тем, что располагался на сотню вёрст ближе к центральной части Крыма, нежели Керчь или Геническ. Пристань была временная, просто помост, выходящий на несколько метров в море. Здесь были на берегу склады угля, леса, продовольствия, впрочем, довольно скромные. Генерал Врангель распорядился срочно очистить берег. Пока эскадра союзников разбойничала в море, Первый эскадрон полка Веймарнских гусар, под командованием Н.М.Маркова, с двумя лёгкими полевыми орудиями, занял позицию на самом берегу, прикрывая склады. Конечно, не могли гусары противостоять неприятельскому флоту, но они не ушли до тех пор, пока склады не были вывезены полностью. Берег был уже пуст, когда нагрянули союзники и только несколько мелких каботажных судов достались им в добычу. После этого в Азовском море остались «Везувий», «Кроншнеп, «Люцифер» и «Брандон». Тем временем, оставив в Керчи и Еникале сильные гарнизоны и несколько боевых судов, союзное соединение с войсками на борту отплыло к Севастополю.
На календаре значилось 3 июня по старому стилю. Двухнедельный поход союзников по Азовскому морю принёс русскому командованию немалые неприятности. Потери войск и населения были к счастью невелики, несмотря на жестокие бомбардировки городов и исчислялись единичными случаями, но потери запасов продовольствия, фуража, топлива, строительных и военных материалов в Керчи и Геническе, сам факт уничтожения судоходства на Азовском море и появление постоянной угрозы тыловым путям снабжения усложнили положение русской армии. Хотя, как считал князь М.Д.Горчаков, всё это было не настолько значимо, что бы оправдались надежды союзников на продвижение их дел в Крыму.
В Лондоне же и Париже распространено было мнение, что по тылам русских нанесен такой удар, после которого стало неизбежным быстрое падение Севастополя. 6 июня, после предварительных жестоких боёв и бомбардировок, союзники предприняли штурм и потерпели жестокое поражение. Им нужно было начинать всё сначала. И на фоне этого события как-то затушевался ещё один и совсем не второстепенный итог двухнедельного похода «Лёгкой эскадры» — Таганрог союзники не взяли, виды на захват Ростова растаяли, а план Пальмерстона относительно Кавказа обернулся просто блефом, которым обманулись разве что сами англичане. Они ещё не хотели в это верить, они считали, что всё ещё впереди. С английских верфей продолжали сходить на воду десятки лёгких канонерок, предназначенных для мелкого Азовского моря, способных пройти в Дон. После неудавшегося штурма Севастополя союзники вновь введут свою «Лёгкую эскадру» в Азовское море. Снова будут грохотать орудия канонерок у азовских берегов, пылать прибрежные селения. До окончания войны была ещё целая вечность.

СПРАВОЧНЫЕ ДАННЫЕ ПО СУДАМ «ЛЁГКОЙ ЭСКАДРЫ»:

1. Английский шлюп «Миранда (Miranda), постройки 1851г., 3-мачтовый, деревянный, винтовой, 15 – пушечный, водоизмещением 1039/1523 тонн, длиной 59 м., мощность машин 250 л.с.
2. Английские шлюпы «Везувий» (Vesuvius) и «Стромболи» (Stromboly), постройки 1839 г., 3-мачтовые, деревянные, колёсные, 6 – пушечные, водоизмещение 970/1280 тонн, мощность машин 280 л.с.
3. Английские шлюпы «Кроншнеп» (Curlew) и «Ласточка»( Swallow), постройки 1854 г., 2-мачтовые, деревянные, колёсные, 9 – пушечные, водоизмещением 486/625 тонн, длиной 42 м., машина 200 л.с.
4. Английский шлюп «Горячий» (Ardent), постройки 1841 г., 2-мачтовый, деревянный, колёсный, 5 – пушечный, водоизмещением 800/878 тонн, машина 200 л.с.
5. Английские канонерки «Гончая» (Beagle), «Спорщик» (Wrangler), «Стрелка» (Arrov), «Рысь» (Lynx), постройки 1854 г., 3-мачтовые, деревянные, винтовые, водоизмещением 477 тонн, машина 160 л.с. Главный калибр был представлен двумя 68-фунтовыми гаубицами. 6. Английская канонерка «Весер» (Weser), постройки 1855 г., 2-мачтовая, корпус железный, колёсная, 4-пушечная, водоизмещение 468/540 тонн, машина 160 л.с.
7. Английская канонерка «Рекрут» (Recruit), постройки 1855 г., 2-мачтовая, корпус железный, колёсная, 6-пушечная, водоизмещение 468/540 тонн, машина 100 л.с.
8.Английский вооружённый пароход «Сулина» водоизмещением 95т., мощностью машин 60л.с. (Бывший русский пароход, захваченный англичанами). 2 пушки.
9.Английский вооружённый пароход «Дунай» водоизмещением 262т., мощностью машин 100л.с. (Бывший русский пароход, захваченный англичанами). 2пушки.
10.Французские шлюпы «Мегера» (Megere) и «Люцифер» (Lucifer), постройки 1852г., 3-мачтовые, деревянные, винтовые, 4-пушечные, водоизмещением 820 тонн, длиной 52м., машина мощностью 200 л.с.
11. Французские шлюпы «Брандон» (Brandon) и «Фултон» (Fulton) , 2-мачтовый, деревянный, колёсный, 4-пушечный, водоизмещением 752 тонн, длиной 50м., машина 160 л.с.
12. Французский шлюп «Чайка» (Mouette), постройки 1846г., 2-мачтовый, с железным корпусом, винтовой, 2-пушечный, водоизмещением 700 тонн, длиной 52м., машина 200 л.с.
13. Французский шлюп «Дофин» (Dofin), 2-мачтовый, деревянный, колёсный, 2-пушечный, водоизмещением 700 тонн, длиной 51м.

Библиография:
1.Бельцев Н.В. Портовый город Ейск в истории Черноморского Казачьего Войска. Монография. Ейск 2007г.
2.Богданович М.И. Восточная война 1853 – 1856годов. Глава XXX .
3.Википедия, английская свободная энциклопедия. Портал «Крымская война» . http: // en. Wikipedia/org на 2006г., 2007г.
4.Де Базанкур, барон. «Крымская экспедиция. Французские военно-морские силы на Чёрном море и Балтике». Том II. Париж 1868г.
5.Краснов И.И. «Оборона Таганрога и берегов Азовского моря в 1855году». Типография штаба отдельного корпуса внутренней стражи. Санкт-Петербург. 1862г.
6.Кинглейк А. Вторжение в Крым. Эдинбург, 1863-87г.
7.Лоция Чёрного и Азовского морей. 4-е издание. Вильборг 1903г.
8.Лоция Азовского моря. Издание 6-е. Гидрографическое управление. Ленинград 1932г.
9.Павлова С.Е. «Князь Михаил Борисович Лобанов-Ростовский». Издательство «Просветитель» Москва 2005г.
10.Павлова С.Е. «Геническ в период Крымской кампании 1854 – 1856гг. Военно-исторический архив №5(53). – Москва, 2004г.
11. Сергеев – Ценский С.Н. «Севастопольская страда». т.II. Москва, 1952-1953г.
12. Сидней Мароу Эрдли-Уилмот. «Жизнь вице-адмирала Эдмунда, лорда Лайонса: со сведениями о действиях военно-морских сил в Чёрном и Азовских морях в 1854-1856г.» 1898г.
13.Тарле Е.В. «Крымская война», т.II, М.- Л., 1950
14.Уильям Лоней. «Общее положение и состав На Службе Её Величества Вооружённых сил Великобритании». Глазго. 1904 г.