 |
 |
||
|
Энциклопедия парусных кораблей |
Корабли
До
1500 года
1500 - 1600
год
1600 - 1700
год
1700 - 1800
год
1800 - 1900
год
После 1900 года
Чертежи
1
страница
2 страница
3 страница
4 страница
5 страница
«Везувий»
|
 |
|
Шлюп "Везувий" на картине художника Освальда Брайерли из национального морского музея в Гринвиче, Великобритания. |
Английский шлюп «Везувий» (Vesuvius), постройки 1839г, 3-мачтовый, деревянный, колёсный, 6 – пушечный, водоизмещением 1280 тонн, мощность машин 280 л.с. Командир шлюпа капитан-лейтенанты Шерард Осборн. В 1862 году переквалифицирован в корвет
"Арабатская стрелка в июне 1855 года"
В.Дубровин
Данный очерк написан в продолжение материала «Чёрный туман в проливе Тонкий».
Прошёл почти месяц с тех пор как союзники впервые вторглись в Азовское море.
Надежды их, что вторжение послужит быстрому падению Севастополя не оправдались.
6 июня они потерпели поражение в генеральном штурме и нужно было начинать всё
сначала. «Лёгкая эскадра» готовилась вновь войти в Азовское море и главной её
задачей была уж не строгая морская блокада, как раннее, но террор. Новым
командующим, вместо умершего от ран капитана Лайонса, должен был стать
Шерард Осборн, командир шлюпа «Везувий».
К месту сказать, из моря Азовского уходила не вся «Лёгкая эскадра», четыре шлюпа
оставались в нём для блокады почтового тракта Арабатской стрелки - английские
«Везувий» и «Кроншнеп», французские «Люцифер» и «Брандон». Корабли должны были
препятствовать движению по тракту конвоев к Севастополю. Британцы и французы
долго курсировали вдоль 110-верстной косы и всё удивлялись, как ловко
маскируются русские конвои, что ни одного не видно. В один прекрасный день они
таки прозрели, что патрулировали пустое стовёрстное пространство и это было
неприятное открытие, по крайней мере, для командующего морскими силами союзников
на Чёрном море контр-адмирала Эдмунда Лайонса Барта. Пока дело не получило
огласку, пока не прознали дотошные английские газетчики, пока не дошло до лордов
адмиралтейства…
Коммандер Осборн получил адмиральский приказ немедленно подвергнуть тракт на
всём его протяжении полному разгрому с уничтожением почтовых станций и всего
прочего к нему относящемуся. Осборн, отвлекшийся было в центральную часть моря
для охоты за рыбацкими суденышками и обстрела станиц на тамошних берегах, теперь
на всех парах гнал «Везувий» к берегам арабатским. Новый командующий
демонстрировал оперативность и исполнительность. У него под командой находилась
пока лишь четвёрка шлюпов, остальные корабли должны были прибыть через несколько
дней.
Союзники ничуть не преувеличивали значение почтового тракта на Арабатской
стрелке. Это был действительно важный и удобный путь в Крым. Для войск,
следующих со стороны Дона, он сокращал путь на 70 – 100 вёрст, по сравнению с
дорогой через Перекоп. На тракте никогда не бывало распутицы, бича русских
дорог, а марши вдоль морского берега были не столь утомительны. До прорыва
неприятеля в Азовское море по этой дороге прошло много войск. Были среди них и
прославленные с 1812 года полки, были и те, кому ещё предстояло обрести свою
славу в сражениях Крымской войны.
В мае 1854 г. прокатила по тракту Донская тяжелая батарея №3, та самая, что в
Балаклавском сражении своей картечью сбросила британскую кавалерию как военную
силу со счетов Крымской войны. Офицер батареи М.М. Калинин в своих воспоминаниях
пишет о восторженном приеме, который устроили казакам жители Геническа.
Но вернёмся к почтовому тракту. Кроме того, что путь этот был удобен благодаря
своему географическому положению, он был ещё и хорошо обустроен. Полосатые
вёрсты стояли, как и положено, через версту, колодцы - через пять вёрст,
почтовые станции – через 25, трактиры и казармы – через 50. Почтовые станции
были основательны – с постоялыми дворами, конюшнями, жильём. Жили при них
донские казаки, 20 лет назад переселенные вместе с семьями в эту местность для
несения службы на тракте.
Казаки обжились на новых местах, превратив станции в цветущие хуторки. На
некогда совершенно безводной косе они вырыли обильные водой колодцы, были у них
хорошие огороды, возделанные поля, плодоносящие сады, много домашней живности.
После прорыва союзников в Азовское море, тракт спешно перевели во внутреннюю
часть полуострова, но станционные постройки, жилища и домашнее хозяйство казаков
пока оставались на прежних местах.
И вот, начиная с 14 июня, в течении трёх дней, «Везувий», «Кроншнеп», «Люцифер»
и «Брандон» подходили к берегу, открывали огонь по станциям, по хуторам; затем с
кораблей под прикрытием корабельных орудий высаживались отряды и жгли станции,
жилища, хозяйственные постройки, убивали лошадей, домашний скот, а кур, гусей,
молодых бычков забирали на суда. Этот разбой и грабежи, однако, не прошли
союзникам даром. Хозяева хуторов, встречали незваных гостей метким ружейным
огнём, затем уносились верхом и пули неприятеля не догоняли казаков. Французский
историк барон Безанкур пишет, что союзники потеряли на хуторах несколько
человек, английские историки помалкивают.
Бомбардировки не избежала ни одна постройка на Стрелке, будь то трактир и
казармы в урочище Чокрак или крошечные, в несколько хижин рыбачьи поселения. Не
обошли союзники вниманием и казачие пикеты на высотах вблизи Геническа, По ним
открывали залповый огонь, не жалея снарядов и вынуждали казаков уходить. Осборн
отрапортовал, что уничтожил дорожные укреплённые посты, а русские конвои вынудил
оставить Арабатскую стрелку. Шерард знал каких рапортов ждут от него и не смел
обманывать надежд руководства.
В ходе вышеописанных «боевых» действий союзники наткнулись на хуторок в урочище
Валок, в 40 верстах от Геническа. Обитал в нём объездчик Соляного ведомства
Алексей Ницо, будто бы из молдаван, но в Геническе его звали болгарином. Кроме
него здесь пребывали двое солдат инвалидной команды. Это был самый обычный
кордон корчемной, в данном случае – соляной стражи, который должен был пресекать
безакцизный вывоз соли с промысла. Инвалиды являлись соляными стражниками,
объездчик по чину был старшим над ними. Видимо стражников захватили врасплох,
что они не смогли уйти от неприятеля.
Союзники не тронули хуторок и он уцелел, единственный из всех поселений на
Арабатской стрелке. Объездчика, знающего окрестности как свои пять пальцев,
англичане забрали на эскадру, несколько дней допрашивали, вернули на хутор но и
там не оставляли его в покое ни на день. А что бы Алексей не сбежал в их
отсутствие, запирали в его же домишке. Англичане уже тогда вынашивали план
разведки Чонгарского моста и человек этот был нужен. Стражников так же держали
взаперти, для соблюдения тайны замышляемого предприятия.
15 июня в Азовское море вернулись ещё 5 судов прежнего состава «Лёгкой эскадры»,
а через несколько дней подошли 6 только что сошедших с верфей, мелкосидящих
«Крымских» канонерок, построенных специально для этой войны. Состав эскадры
сложился следующим образом: Флагман эскадры колёсный шлюп «Везувий». От прежнего
состава «Лёгкой эскадры» английские колёсные шлюпы «Горячий», «Ласточка»,
«Кроншнеп»; французский винтовой шлюп «Люцифер» и колёсный «Брандон»; английские
винтовые канонерки «Гончая» и «Спорщик», колёсная «Весер».
Говоря о канонерках, специально построенных для Крымской войны, имеются в виду
«Боксёр», «Воображение», «Яшма», «Дробилка», «Крекер», «Шлак». Эти новейшие
винтовые 232 – тонные суда, длиной 30 метров, осадкой 2,4 метра, имели две 24
фунтовые карронады, одну 68 фунтовую гаубицу и экипаж в 36 человек. При
полупустом угольном бункере и неполном балласте осадка канонерки могла быть не
более 1,8м. Для их пушек на Азовском море практически не было недоступных
берегов. С такой осадкой они смогли бы войти в пролив «Тонкий», в июне-июле,
пока не наступил межень, способны были войти в Дон. Вместе с новыми канонерками
«Лёгкая эскадра» насчитывала 15 судов.
15 июня 9 судов эскадры собрались на входе в Утлюкский залив. Они были видны из
Геническа. Начальником Генического отряда русских войск был тот же подполковник
князь М.Б. Лобанов – Ростовский, флигель-адъютант командующего Крымской армией.
Войско его состояло из того же пехотного батальона, сотни донских казаков и 36
казаков азовских. Артиллерии теперь было больше, кроме двух лёгких имелись
четыре тяжёлые полевые пушки и это была уже сила, если уметь ею распорядиться.
Неподалеку, в 10 верстах севернее Геническа, в селении Юзкуи, разместился
Сводный, четырёхэскадронного состава, уланский полк героя Балаклавского сражения
полковника Еропкина с четырьмя лёгкими пушками. Войск было вполне достаточно.
16 июня «Лёгкая эскадра» подтянулась к Геническу. С палубы «Везувия» была
обнаружена большая чумацкая валка (обоз), возов на 70, тянущаяся от соляных
промыслов на Геническом озере (в двенадцати верстах от пролива), к переправе.
Осборн, ни разу не видавши русские конвои, о которых он рапортовал начальству,
уж и не ожидал такого подарка и занялся чумаками сам.
«Везувий», «Ласточка» и «Кроншнеп» открыли по возам, влекомых неторопливыми
волами, ураганный артиллерийский огонь. За какие- то несколько минут узкое
пространство четвёртого-пятого километра Стрелки превратилась в сущий ад. Грохот
разрывов бомб, гранат, картечных снарядов, крики людей, рёв животных; скачка
обезумевших волов, опрокидывающих семидесятипудовые повозки с солью. Мирные
торговцы чумаки, никогда в жизни такого не видывали. Кто – то из них пытался
удержать волов, другие сами бежали прочь, кто-то молился, а кто – то уж и
успокоился навсегда.
Для большего куража Осборн приказал обстрелять обоз ещё и боевыми ракетами.
Затем, от трёх шлюпов на берег высадился десант, довершивший уничтожение.
Англичане стреляли в уцелевших от бомб волов, рубили повозки. Командующий
эскадрой Шерард Осборн отрапортовал об этой «военной операции» так: «Уничтожен
конвой фургонов». Конвой, кто не знает, это обоз, охраняемый войсками.
С высокого Генического берега хорошо просматриваются дали Арабатской стрелки, и
всё это доблестное сражение Флота Её Величества с быками происходило на глазах
генических жителей и князя Лобанова-Ростовского. Князь не потрудился
своевременно позаботиться о безопасном выводе на материк доброй тысячи груженых
чумацких возов, скопившихся на соляном промысле, где не было в достатке ни воды
ни корма животным ни пропитания самим чумакам и вот результат. Только после
этого разгрома его сиятельство распорядился выводить обозы в Геническ ночами и
под охраной казаков.
Уничтожением чумацкого обоза в тот день союзники не ограничились. Они
обнаружили, что паром через пролив, сожжённый англичанами в первое посещение,
восстановлен, причём на новом месте, подальше от морского устья, от выстрелов
неприятельских судов. Свободные от боя быков «Горячий», «Весер», «Гончая»,
«Люцифер» и «Брандон» всю мощь своего огня обрушили на новый паром. Несколько
часов орудийные залпы сотрясали окрестности, рвались бомбы на берегах, часто
вздымались в проливе всплески, но без всякого вреда для переправы.
На следующий день обстрел возобновился, союзники пытались уничтожить паром, но
безуспешно. Сотни снарядов были израсходованы с одним результатом – утратой
надежды поразить такую малую мишень на таком удалении. Неприятель искал иные
способы уничтожения переправы и не находил. Эскадра, не покидала рейд, одни
корабли уходили, другие приходили.
Ежедневно обстреливался Геническ, шлюпки постоянно вертелись у
устья пролива, промеряя глубины, выискивая какие-то только им известные
возможности.
Неприятель буквально лез из кожи и казалось вот-вот совершит нечто великое и
ужасное. На самом деле, ни на что кроме мелкой диверсии союзники способны не
были. И потом - для них с каждым днём становилась всё более важным делом
разведка морских подходов к Чонгарскому мосту, а нападение на паромную переправу
в проливе Тонкий всё больше становилось демонстрацией, имеющей целью в
наибольшей степени отвлечь внимание и силы командования Генического отряда
русских войск от затеи в Сиваше.
В конце – концов, Осборн и вовсе перестал заниматься паромом; перевалил дело на
плечи командира канонерки «Гончая» с категорическим приказом «разрушить во что
бы то ни стало», придал ему сборный отряд матросов из полусотни человек, большую
шлюпку-бот из тех двух, чьё штатное место было на кожухах гребных колёс
«Везувия», сам же, с несколькими судами удалился для осуществления своего
замысла.
Командир канонерки лейтенант Вильям Хеветт занялся в меру своего разумения и
перепробовал все средства, какие хоть в малой степени сулили удачу. Ночью он
высадил небольшой отряд на Арабатскую стрелку, который должен был достичь парома
и взорвать его. Нападение не удалось. Спешенные казаки обнаружили десантников и
гнали их до шлюпок. Тогда союзники предприняли ночной рейд вооружёнными шлюпками
по проливу. Им не повезло и здесь – князь, встревоженный активностью неприятеля,
весь свой пехотный батальон поставил посменно на круглосуточную охрану пролива,
так что шлюпки были встречены плотным ружейным огнём с берега и повернули
обратно. Попробовали союзники и в третий раз, и опять попусту.
Эти попытки, как упоминает Лобанов-Ростовский, в одном из своих рапортов, дорого
обошлись неприятелю. Тем временем, «Лёгкая эскадра» уменьшилась на два корабля -
французские шлюпы «Люцифер» и «Брандон» ушли на пересмену в Керчь, но это не
повлияло на планы британцев.
21 июня Хеветт предпринял самую решительную и самую отчаянную попытку разрушить
паром. Вначале несколько канонерок подвергли усиленной бомбардировке Геническ,
берега пролива, портовые причалы и окрестности, с целью вынудить защитников
отступить. Одновременно подверглось бомбардировке селение Юзкуи, с угрозой
высадки, что бы не позволить уланам выступить в помощь геническому отряду.
А там, у Геническа, как только замолчали орудия, к входу в пролив, направился
тот самый гребной бот колёсного кожуха «Везувия» с 24-фунтовым орудием в носу и
штуцерными стрелками на борту. Командовал ботом гардемарин с того же «Везувия».
Такое, видно, только Осборну могло взбрести в голову - поставить во главе
авантюрного и крайне опасного предприятия мальчишку.
Прикрываясь ботом, скользила по воде быстрая гичка с канонерки «Гончая», имевшая
на борту шестерых моряков. Бот уткнулся носом в берег на входе в пролив,
напротив местечкового спуска, что бы картечью и штуцерным огнём преградить
доступ к берегу войскам, и одновременно прикрыть движение гички к парому.
Лейтенант Хеветт полагал, что огнём корабельной артиллерии берег расчищен от
войска и нападавшие не будут иметь много проблем, но всё пошло иначе. По боту
открыли огонь стрелки, засевшие в прибрежных строениях, за буртами угля и всего
прочего, что могло служить укрытием. С бота отвечали пулями и картечью. И тут
англичанам фатально не повезло.
При первом же залпе вырвало болты крепления орудия и оно стало бесполезным, а
положение команды бота – безнадежным. Гичка же, прижимаясь к южному берегу
пролива, подальше от береговых стрелков, продолжала путь к парому. Вокруг бота
кипела перестрелка, но в гичку не стреляли, давали ей плыть. Так приказал князь
Лобанов-Ростовский.
Когда-то уже после войны английские офицеры на какой-то встрече его спросили -
почему и он ответил, что понятия не имел о намерении английских моряков
причинить вред парому, полагая что их целью является уничтожение грузов на
берегу и надеялся захватить команду шлюпки в плен. Так, что англичане без помех
достигли парома, один из моряков выскочил на понтон, перерубил несколькими
ударами мачете паромные канаты и спрыгнул обратно в шлюпку. Гичка без
промедления развернулась и устремилась в сторону выхода из пролива. С
материкового берега грозили кулаками, жестами приказывали причалить. В ответ,
свободный от вёсел моряк поднял ружьё и пальнул по берегу.
Только тогда князь опомнился и приказал солдатам стрелять, так, что прежде чем
шлюпка достигла выхода в море, в ней было трое раненых и множество пулевых
пробоин в бортах. К своему судну она добралась уже полузатопленной. Ещё больше
досталось команде гребного бота, вряд ли и половина осталась в живых. Князь
Лобанов-Ростовский в своём рапорте сообщил, что из 16 гребцов в боте остались на
вёслах только трое, у них всего и осталось сил, что бы оттолкнуться от берега,
после чего бот стало уносить в море и от парохода должны были послать шлюпку
взять его на буксир.
Англичанам повезло с ветром и течением, вынесших несчастных из-под огня русских
стрелков. В аналогичном случае в Балтийском море, на точно таком же боте шлюпа
«Один», ветер и течение не помогли, половина команды была выбита пулями ружейных
стрелков с берега, а оставшиеся в живых спустили флаг, то есть сдались.
Об этом в своё время была написана картина, копия, приводимая здесь, позволяет
получить некоторое представление о происходившем в Геническом проливе. Общие
результаты неприятельской вылазки в проливе таковы, что существенного ущерба
тому же парому причинено не было, потери англичан были значительны и
бессмысленны и вся их затея смотрелась как никогда плохо. Для спасения лица
британское командование скрыло потери, сообщив только о двух раненых, паром
поименовало наплавным мостом, а матроса, перерубившего канаты, и кстати - тоже
раненого, представило к высшей награде (крест Виктории), «за разрушение моста»
через пролив Тонкий, ни больше, ни меньше. Но больше подобных вылазок англичане
не предпринимали, несмотря на то, что переправа со следующего утра действовала
вновь, как ни в чем не бывало.
Досадно было и князю Михаилу Борисовичу, настолько досадно, что о плавании по
проливу неприятельской гички и выводе из строя переправы он в очередном рапорте
умолчал. Да и как же не досадовать. У него под рукой был батальон стрелков, были
тяжёлая и лёгкая артиллерия, гребные канонерки, были искушённые в военно-морских
делах азовские казаки, была сотня лихих донцов, однако же, в узкий,
простреливаемый насквозь пролив, свободно вошла, нарушила паромное сообщение и
вышла лёгкая неприятельская шлюпка, на которой из оружия имелась всего одна
винтовка.
Не выпусти Михаил Борисович шлюпку и бот из пролива, лучшей гарантии от
дальнейших нападений ему бы не понадобилось. А так пришлось забивать частоколом
сваи поперёк пролива, затапливать новые суда, груженые углём. Общее число их,
затопленных в море и проливе, дойдёт до двух десятков и кто может сказать, что
хоть одно из них принесло пользу.
Дальнобойность корабельной артиллерии позволяла англичанам вести огонь не доходя
до линии затопленных судов, а при необходимости неприятельские канонерки
свободно заходили и за саму линию. Дороговато обходилось командование
Лобанова-Ростовского военной казне.
Тем временем, пока Михаил Борисович отражал, как мог, мелкие наскоки союзников и
каждый день ожидал высадки сильного десанта на Генический берег, совсем
неподалёку, почти на его глазах, англичане совершили попытку проплыть Сивашом к
Чонгарскому мосту.
План разведки был разработан со всей тщательностью в штабе контр- адмирала
Лайонса. Там знали, что Чонгарский низкий деревянный свайный мост длиной около
350 метров, не считая насыпных дамб - прочное, надёжное сооружение. Сваи его и
пролёты – огромные стволы вековых дубов, в своё время доставленных морем от
устья Дона. Знали, что мост охраняется круглосуточно сильным отрядом, при
орудиях и вывести его из строя совсем непросто. Разведчики должны были, не
обнаруживая себя, отыскать проходы к мосту в лабиринте сивашских мелей и
определить возможность нанесения ему максимального ущерба.
Предприятие обещало быть вполне безопасным - мощные бинокли английских моряков
позволяли им замечать русские наблюдательные посты на мысах с большого удаления,
оставаясь практически невидимыми, а посреди обширных и пустынных пространств
сивашских болот и вовсе можно было ничего не опасаться. Нелишне будет упомянуть,
что во всём Геническом отряде русских войск не было даже плохонькой подзорной
трубы.
И тем не менее, для большей безопасности и соблюдения тайны, совершать всякое
передвижение разведчикам предписывалось только в ночное время. 22 июня две
лёгкие быстрые шлюпки – гички были перетащены поперёк Арабатской стрелки и
спущены в Сиваш.
В первой гичке находились сам командующий «Лёгкой эскадрой» Шерард Осборн с
четырьмя матросами, в другой – лейтенанты Коммерел, командир «Весера» и Хортон,
командир «Горячего» с пятью матросами. Они за ночь проплыли двадцать или
тридцать миль, везде натыкались на мели и что бы не быть обнаруженными с
наступлением дня, до рассвета вернулись обратно. Осборн убедился, что дело
намного сложнее, чем предполагалось, да пожалуй и опасней.
Всё же он решил следующей ночью повторить попытку, взяв с собой проводника –
Алексея Ницо, а пока что приказал спрятать шлюпки на косе. И вот англичане вновь
вышли в Сиваш, после десятичасового тяжёлого плавания через водное пространство
с глубинами преимущественно от 60 до 120 сантиметров, их застал рассвет, а до
моста было ещё не менее 6 миль. Со своими шлюпками англичане затаились в солёных
сивашских болотах под палящим солнцем до наступления темноты. Им хорошо был уже
виден и сам мост и бесконечные обозы следующие по нему. Казалось, плыть осталось
всего ничего.
С наступлением ночи шлюпки продолжили плавание, однако скоро пришлось
остановиться перед непроходимыми мелями с глубинами 10 – 15 сантиметров и очень
топким дном, где нога вязла по колено и ниже. Такое обстоятельство обрекало на
заведомую неудачу любую попытку нападения на мост - не было возможности ни
тащить шлюпки ни брести к мосту с оружием и взрывчаткой, а до него оставалось
ещё более трёх миль.
Осборн писал в донесении, что проводник винил в неудаче ветер; мол, с переменой
ветра на западный уровень воды поднимется и даст возможность выйти на чистую
воду у моста. Алексей Ницо попросту дурачил англичан. Нагонным для западной
части Азовского моря и Сиваша, связанного с ним проливом Тонким, является как
раз восточный ветер, который и гонит через пролив воду в Гнилое море. Проверять
утверждение проводника, ждать у моря погоды, незадачливым разведчикам не
приходилось и было ясно, что разведка окончена и время возвращаться.
Они повернули обратно и 26 июня, совершенно обессиленные, изможденные вернулись
к своим судам. За оказанные услуги и видимо в расчёте на будущее сотрудничество
Осборн заплатил проводнику сотню фунтов стерлингов и тот, обрадованный, просил
отпустить его на маленькой лодчонке в одиночку отыскать проход к мосту. В
уверение что вернётся, он отдал Осборну на сохранение все свои богатства.
Деньги в залог – для англичанина нет солидней гарантии, проводника отпустили и
только его и видели. Не допуская мысли, что он сбежал, бросив свой капитал,
англичане решили, что его арестовали русские власти; кроме всего прочего были в
затруднении как поступить с его деньгами, а было их в звонкой монете английских
соверенов и французских наполеондоров, общей суммой 103 фунта стерлингов. Осборн
доложил контр-адмиралу, сэр Лайонс запросил адмиралтейство, лорды приказали
отослать деньги в английское посольство в Константинополе. Насколько известно,
никто за ними не явился и они там лежат, наверное, до сих пор. Но о деньгах
упомянуто к слову.
Главным обстоятельством было исчезновение проводника, что поставило крест на
продолжении плаваний англичан по Сивашу. Отчёт о разведке командующие английской
и французской эскадр на Чёрном море отослали своим военным министрам и всё на
этом закончилось. Тот особый интерес к Геническу и Арабатской стрелке, который
питали союзники, угас.
Никогда больше «Лёгкая эскадра» не появится в здешних водах в полном своём
составе. Только дежурное судно на рейде с функцией наблюдения или 2-3 канонерки
для обстрела либо нанесения ещё какого-то вреда. Вот ещё в Августе, когда
остальная часть моря будет для союзников под запретом, можно будет видеть у
Геническа 5 и даже 6 судов. Но действия их в отношении Чонгарского моста до
самого конца войны можно характеризовать только как демонстративные, имеющие
целью отвлечение на его защиту какие-то силы русских войск. Русское же
командование после этого случая логично принялось усиливать охрану и оборону
Чонгарского моста. Теперь в Сиваше перед мостом во всякое время находилась
дежурная гребная канонерка.
Что касается Алексея Ницо, он переплыл на своей лодчонке Сиваш, после чего
явился в Керченскую группу войск генерала Врангеля, располагавшуюся между
Феодосией и Арабатом. Именно оттуда, дней через 10, был извещён князь
Лобанов-Ростовский о плавании англичан по Сивашу в общих чертах. Князь был
расстроен. В своём рапорте начальнику штаба Южной армии он отрицал саму
возможность подобного предприятия, пространно и аргументировано объяснял, почему
этого не может быть и как хорошо у него поставлено наблюдение за Сивашом. В
заключение он всё - таки признал, что какая-то часть правды может иметь место,
однако очернил Алексея как только мог и даже грозился повесить.
Весна и начало лета 1855 года на море были ветреными. Последнюю неделю июня дул
сильный западный ветер. В открытом море основательно штормило, но у берегов
Арабатской стрелки волнение было сравнительно невелико, а в Утлюкском лимане
наблюдалась только небольшая зыбь. То же самое было у северо-восточного берега
косы Федотова и острова Бирючий. Там нашла себе якорную стоянку на период шторма
«Лёгкая эскадра».
Корабли союзников пополняли здесь боезапас, запасы угля и прочего снабжения,
подвозимого прикомандированным к эскадре пакетботом "Медина". Несколько
канонерок из тех, что приняли снабжение первыми, Осборн послал обстреливать
южное побережье Арабатской стрелки.
Согласно его донесению, корабли вели огонь по берегу «на расстоянии лёгкого
выстрела от Арабатской крепости». Перестрелки же с крепостью не было, отчего вся
эта бравада англичанина представляется весьма сомнительной. Между тем шторм на
море продолжался, главные силы эскадры всё ещё находились у Федотовой косы.
Воспользовавшись такой «оказией», британцы высадились на Бирючий. На острове
было в ту пору два хуторка. Каждый хуторок представлял собой поселение
состоятельной рыбацкой семьи или как тогда говорили, «рыбный завод».
Хозяева заводов держали наёмных работников. Были у них засольные ямы, сушильни,
коптильни, кладовые, море ведь было исключительно богато на рыбу. Был свой скот,
сараи, сеновалы. Но главное, чем они занимались – крючной промысел осетровых,
быстро развивавшийся в те времена. Чёрная икра, увесистые янтарные балыки
приносили хороший доход, и хуторки были весьма зажиточными.
Британцы хорошо поживились, перегрузив содержимое кладовых в свои трюмы. Потом
они сожгли, разрушили всё в обоих хуторках, включая лодки, сети и сами жилища
рыбаков со всеми постройками, дочиста обобрав и самих жителей. В рапорте
Осборна: «На Бирючьем острове ... уничтожены гауптвахты, бараки, склады». Всё
требует объяснения.
«Бараки» - лёгкие летние сооружения, служившие для ночёвки косцов, нанимавшихся
партиями и по 100 и по 200 человек обкашивать степи на сено. После ухода косцов,
«бараки» использовались как сеновалы или просто пустовали. Такие в те времена
можно было видеть по всей Новороссии. Союзники любили бомбардировать «бараки»,
рушились те быстро, ещё быстрее воспламенялись. «Склады» - кладовые рыбаков,
других на пустынном острове и быть не могло. «Гауптвахты»… скорее всего,
сторожевой пост казаков, которых союзники орудийным огнём заставили на время
покинуть своё место.
Когда попривыкнешь к языку рапортов Осборна, то уже почти автоматически
воспринимаешь на дальнейшее, что если англичанин рапортует об уничтожении склада
зерна, это значит, сожгли или разбомбили крестьянский амбар. Если рапортует, что
в каком то селении «разрушено правительственное здание», скорее всего,
разбомбили дом сельского старосты, может вместе с ним самим и со всеми его
домочадцами.
«Уничтожен продуктовый склад»- залезли в кладовую местного жителя,
попользовались, остальное сожгли. «Уничтожены суда» - разбиты артиллерийским
огнём рыбачьи лодки на берегу или потоплены в море. И так всю Азовскую кампанию.
Через полтора месяца за свои труды на ниве войны с мирным населением коммандер
(капитан-лейтенант) Осборн досрочно получит звание капитана.
Ничего удивительного, этот человек идеально подходил для такой войны, сын
полковника британских колониальных войск из Мадраса, он был рождён для неё. Но
вернёмся к той штормовой неделе. Англичане грабили хутора, сжигали «бараки»,
давились зернистой икрой, однако не забывали о пароме через пролив Тонкий.
Паром через пролив продолжал действовать им на нервы. Может, правда, не всем, но
контр-адмиралу Лайонсу и коммандеру Осборну точно было не до шуток. Об
уничтожении «моста» в Геническе было доложено в Лондон, и не дай бог туда дошло
бы, что «мост» цел-целехонек.
В какой-то из тех дней, шлюп «Кроншнеп» подошёл к Геническу, стал на якорь и
открыл методичный, неторопливый огонь по парому. Попасть в едва различимый за
две с лишним версты понтон из гладкоствольного орудия это утопия. Но англичане
не жалели ни зарядов ни времени и настойчивость их была вознаграждена. Через
несколько часов один из зажигательных снарядов попал-таки в цель, показался дым,
пламя. Шлюп ещё с четверть часа вел огонь, затем поднял якоря и удалился.
На этот раз англичане добились желаемого меньшими средствами и без людских
потерь, но причинить большой ущерб, скажем, полностью уничтожить паром, они всё
равно не смогли. Заменить вышедшую из строя лодку – понтон, подновить настил
дело недолгое и паром вновь перевозил по ночам на материк чумацкие возы и
жителей, эвакуировавшихся с Арабатской стрелки. Через неделю все перевозки были
окончены, паром развели, перебраться через пролив после этого можно было только
лодками. На Арабатской стрелке остались лишь передовые посты казаков и разъезды.
Тем и закончился первый летний месяц 1855 года.
продолжение: "Западное побережье Азовского моря в июле – декабре 1855 г"
